Застава в степи

— Не знаешь и не догадываешься? — смеялась Лена. — Эх ты, следопыт. Итальянские гости приехали. Один высокий, седой, а другой маленький, черный-черный, — затараторила Тарелкина, едва успевая за мной. — И с ними переводчик. Молодой такой, как наш адмирал, а по-итальянски говорит лучше самих итальянцев… Они уже были на птицеферме, в клубе, обедали в столовой, а сейчас хотят зайти в школу. Им Журавлев рассказал про нашу пионерскую флотилию… Коля приказал позвать тебя, чтобы ответную речь держать.

— Почему меня? Он же адмирал.

— Вот он и приказал тебе как командиру легендарного корабля. И потом ты же лучше всех стихи читаешь. Не спорь, пожалуйста, все так говорят. Даже Фаина Ильинична.

— А Грачев? — упрямился я, вспоминая свою встречу с новыми знакомыми. Они мне очень понравились там, на заградительном валу. И работали они здорово, не хуже, чем Журавлев. Только Дмитрий Петрович молча, а они переговариваясь и даже напевая какую-то бодрую песенку. И вот теперь я должен выступать перед ними. Пусть лучше Грачев. Он отличник, все цитаты знает наизусть, всегда доклады делает на сборах. О нем забыли. Да его хлебом не корми, дай только речь сказать. А потом, у нас же есть настоящий поэт…

— Не спорь, капитан, — потребовала Лена. — Лучше соберись с мыслями…

В пионерской комнате было уже полно ребят, и мы не сразу разглядели сидящих возле знамени дружины итальянских коммунистов, которым что-то объяснял Николай Андреевич. Я сразу понял, что говорить приветственную речь уже поздно и, отодвинув Лисицына, встал за угол шкафа. Ко мне протиснулся Генка и спросил:

— Где тюльпаны?

— В степи, — прошептал я.

— Не нашел?

Я кивнул головой.

— Эх ты, а еще разведчик, — возмутился Генка. — Девчонки и те принесли.

На нас зашикали, а Попов, вытянув шею, укоризненно покачал головой. Черный итальянец что-то спросил у директора. Тот поднялся, оглядел наши головы и спросил:

— Морозов пришел?

— Здесь он, — ответил Синицын, выталкивая меня из-за шкафа.

— Иди сюда, герой!

Все сразу расступились, и я очутился около стола. Оба итальянца широко заулыбались, протянули ко мне руки и поставили между собой. Потом высокий седовласый гость стал строгим, подумал немного и сказал:

— Компани пионер!

— Товарищи пионеры, — перевел переводчик.

Итальянский коммунист говорил, что им очень понравился наш совхоз и вообще все, что они видели в Советском Союзе.

И школа у нас лучше, чем в Италии, и учителя у нас настоящие, а не монахи, как у них. И домов у нас строят больше. Гость помолчал немного и снова заговорил, обращаясь то к нам, то к переводчику.

— Товарищ Чиколини говорит, — пересказывал переводчик, что сегодня ему и его другу Марио Батистини стало еще понятнее, почему в годы войны в России было так много героев. Одного из них, Федора Поетана, он знал лично и гордится этим. Вы слышали о таком герое?

— Слышали.

— Знаем…

— Это по-вашему Поетан, а по-нашему он Полетаев, — внес, как всегда, ясность Вовка Грачев.

Итальянцы снова радостно заулыбались. Когда наступила тишина. Чиколини продолжал:

— Мы поняли, что героизм в советских людях воспитывается с малых лет, когда дети ходят в детский сад, в школу. Нас поразила сегодня отвага вашего друга, пионера Семена Морозова. Он не убежал от опасности. Он один в степи боролся с водой и спас от разрушения насыпь…

Комната возбужденно загудела. Мне как-то неловко было слушать такие слова, я не поднимал головы. Конечно, не я спас насыпь, а механизаторы, которые приехали с бульдозером и лопатами. Я только предупредил… А как еще я должен был поступить?

Батистини потрепал меня по плечу и что-то сказал своему седому другу. Но переводчик почему-то не перевел. А Чиколини продолжал говорить:

— В Италии во время войны с фашистами были созданы партизанские бригады имени Гарибальди. Они боролись за освобождение своей родины от Муссолини и Гитлера. В память об этих днях в Италии выпущена медаль, которой награждаются участники борьбы против фашизма… за мир… И хотя пионер Морозов не воевал против фашистов, он совершил подвиг, достойный любого гарибальдийца. Поэтому товарищ Чиколини от своего имени и от имени своего товарища решил подарить медаль Гарибальди пионеру Морозову.

Пока переводчик переводил последние слова, седой гость достал из нагрудного кармана небольшую блестящую пятиконечную звездочку на красной муаровой ленточке и протянул мне.

Раздались дружные аплодисменты. Товарищ Чиколини приколол мне на грудь медаль и крепко прижал меня к себе, а Батистини сильно пожал руку. Потом мне жали руку директор школы, директор совхоза, Коля Попов, Лена Тарелкина… Я шел от одного товарища к другому, и каждый поздравлял меня, восхищенно завидуя, разглядывал награду. И только Генка досадливо сказал:

— Везет человеку. Лучше бы я пошел…

Я посмотрел на ребят и увидел, что каждому из них хочется носить на своей груди эту яркую бронзовую звездочку. И я подумал: «А если бы на моем месте, в самом деле, оказался Синицын или Тарелкина, или Грачев… Разве они поступили бы иначе?»…

Я вернулся к столу и, забыв поблагодарить гостей, сказал то, что думал.