Заре навстречу

Гудящий, мерный голос Савича звучал монотонно и действовал на Тиму успокоительно, так как он сразу понял, что Георгии Семенович вовсе не собирался ругать его. Но потом Тима стал ощущать щемящее беспокойство.

Зачем Савич разговаривает с ним о том, о чем даже взрослые люди стесняются говорить между собой? Когда мама говорила о таком с Софьей Александровной, она каждый раз выставляла Тиму на кухню. Тима часто ссорился с Яковом, но считал бесчестным рассказывать кому-нибудь об этих ссорах, да еще просить, чтобы их помирили.

Нужно в таких делах действовать самому. Подойти и сказать: "Я больше не буду" или "Давай руку, и всё".

Тиме было стыдно, неловко слушать слова Савича, и он уже не мог глядеть ему в лицо.

- Вынь руки из кармана. Мальчику держать руки в карманах без особой необходимости неприлично и предосудительно, - прервал вдруг Савич свою речь и продолжал прежним тоном: - Так вот, словом, я прошу Софью Александровну - вернись.

Подойдя к столу и роясь там в ящиках, Савич строго заметил:

- Кроме того, у нас есть дочь. Отсутствие матери и связанные с этим всякие неблаговидные разговоры могут дурно влиять на ее дальнейшее воспитание.

Савич вынул из ящика конверт и, протягивая Тиме, попросил:

- Будь любезен, передай это Софье Александровне.

Если она откажется принять, надеюсь, ты развитой мальчик, сообщишь ей в таком случае в общих чертах, о чем я тебе со столь предельной откровенностью говорил.

Открыв дверь и высунув в коридор голову, Савич крикнул:

- Нпнусик, а у нас гость!

В комнате Нины было казенно, неуютно. Посередине стояла школьная парта, а у стены - черная доска и в желобке лежали кусочки мела. Окна без занавесок. Пианино закрыто парусиновым чехлом. У двери под стеклом расписание дня, термометр. И больше ничего.

- Папа хочет, чтобы я получила самое правильное воспитание, - вздохнула Ниночка. - Тебе не холодно здесь? - Вздрагивая худенькими плечами, пожаловалась: - А я все время мерзну. Оттого, что мне нужен свежий воздух, открывают форточку, и, пока проветривают комнату, я сижу в коридоре на сундуке. - - Помолчав, Нина спросила оживленно: - Ты знаешь, как теперь лечат туберкулез? Свежим воздухом и сырыми морковными котлетами. - Она поморщилась: - Такая гадость!

- Рыбий жир хуже, - сказал Тима, вспомнив обещание, данное матери.

- Я пью три раза в день по столовой ложке, - грустно сказала Нппа. Меня всегда тошнит от него.

- А ты соли и нос затыкай, так легче, - посоветовал Тима.

- Мне нос затыкать бонна не позволяет.

- Тогда плохо тебе, - посочувствовал Тима.

Он давно заметил, что Нина стала уже не такой кукольной, какой была раньше. Губы бледные, а скулы красные, нос стал еще больше. Это, наверное, оттого, что впали щеки. На тонкой шее все время бьется под кожей жилка, и моргает Нина так, словно вот-вот заплачет.

Тима сообщил деловито:

- Я с твоих именин ушел не от тебя, а из-за революции.

- Я все маму тогда ждала, - тихо произнесла Нина, перебирая худенькими пальцами оборку фартука. - Но мама тоже из-за революции не могла прийти. И пожаловалась: - Ну, теперь же революция кончилась, почему же она не приходит?

Тима хотел было сказать Нине, что она ничего не понимает, революция вовсе не кончилась, а наоборот. Теперь Рыжиков делает революцию получше и для всех.

И мама тоже ее делает. Она натянула на сбитые кончики пальцев резиновые соски, чтобы больше напечатать объясняющих листовок. Рыжиков, Софья Александровна, и Эсфирь, и механик с затона Капелюхиы, и даже маляр в рваном под мышками зипуне, и папа с его тифозными ранеными, которые остаются жить, тоже делают новую революцию. И все они обещают, что после окончательной революции всем будет очень хорошо.

Но Тима не стал этого говорить Нине: все равно она ничего не поймет. И предложил:

- Давай что-нибудь делать, а то у тебя скучно...

- Хочешь, я буду волшебный фонарь показывать?

Тима сидел за партой, а Нина, передвпгая картинки в волшебном фонаре, поясняла уныло:

- Это пустыня в Африке, где очень жарко. Зебра.

Мальчик верхом на страусе.

- Молчи, - приказал Тима, - что я, слепой, что ли?

На белой простыне, позешсшюй на школьной доске, возникали и исчезали яркие картинки, излучающие чудесное, радужное сиянье. Это было так прекрасно и необычайно!

- Конец, - сказала Нина. - Больше пет картинок. - И вежливо осведомилась: - Может, ты по второму разу хочешь смотреть?

- Нет, - сказал Тима, почему-то обидевшись, словно его внезапно и грубо разбудили. - Ноги заплели сидеть так. - Но он не вставал с парты, и в глазчх у него стояло еще волшебное сияние картинок.

Нина села рядом с Тимой, и он слышал ее неровное дыхание и ощущал щекой теплоту ее волос.

- Ты чего свет не зажигаешь? - сердито спросил Тима, чувствуя неловкость оттого, что Пина так близко сидит рядом с ним в темноте и молчит.

- Тима, ты видишь мою маму?

- Ну, вижу иногда. Да зажжешь ты свет или ног?

Войдет Георгии Семенович, начнет ругаться.

- Тима, помоги мне увидеть маму. Я так... соскучилась!

- Да я свою тоже неделями не вижу. Они же революцией занимаются, им некогда.

Влажными руками Нина схватила руку Тимы и с мольбой спросила: