Заре навстречу

- Тут один человек без матери тоже страдает.

- Померла?

- Нет, живая.

- Уехала куда?

- Так, недалеко.

- А почему уехала?

- С мужем поссорилась.

- А человек же тут при чем? Ежелп он ребенок, должна она совесть иметь. Ты эту тетку знаешь?

- Знакомая.

- Может, она чего не знает? Скажи все как следует.

А может, мне к ней сбегать? Уж я бы ей показал, как детей бросать.

- Нет, лучше я сам.

Пришла Зина.

- Иди домой, Яков. Опять Елпзарпха притащилась, снова плачет. Не могу я на ее черную рожу глядеть.

- Притворяется, - небрежно бросил Яков. - Черную рожу видит. Ничего она не видит. Вот я не могу в лнцо Елизарихе глядеть, ну, такое несчастное, и молотая совсем еще. Чего она в отце нашла? Зубов даже нет, капитан выбил.

И Яков ушел, сделав сердитое лнцо.

Почти неожиданно для себя Тима оказался на Бутнпевской, возле дома, где жила теперь Софья Александровна. Шел-шел по улице, думал, пдгп пли не идти к ней.

И вдруг решился. Ладно, будь что будет! Зайду, а там что-нибудь придумается. Может, даже вовсе ничего не скажу, отдам ппсьмо. и все.

Софья Александровна открыла дверь заспдчпая, в одной рубашке. Волосы все на одно плечо свестись.

- Ты? Случилось что-нибудь? - спросила она встревоженно.

- Нет, я просто так, в гости.

- Бот и хорошо. Значит, чай будем пить вместе,- - с облегченном вздохнула Софья Александровна. - С примусом умеешь обращаться?

- Нет, - сказал Тима.

Софья Александровна выглядела совсем как девчонка:

губы опухшие, заспанная, зевает, показывая мелкие, как у кошки, зубы, на ногах опорки от валенок, которые она все время теряет.

- Я могу сэмовар поставить, - солидно предложил Тима.

- Зачем же самовар, когда есть примус.

Накачивая примус, Софья Александровна стала лениво одеваться.

- А ну, подай лифчик со стула, - командовала она. - Чулки, пояс и вот это.

Как-то Тима видел в журнале "Солнце России" картинку, изображавшую неодетую женщину, лежащую на тигровой шкуре с виноградной гроздью в изогнутой руке.

Женщина была такой красивой, что смотреть на нее вовсе не было стыдно. Но, хотя Софья Александровна тоже была красивой, Тима смутился: ведь она Нинина мама. Он почти прикрикнул на Софью Александровну:

- Чего вы передо мной неодетой вертитесь! Некрасиво это.

- Скажите пожалуйста, - небрежно отмахнулась Софья Александровна, тоже мужчина нашелся! - И, не обращая на Тиму никакого внимания, вытянув ногу, ловко, одним движением натянула чулок, потом сказала сердито: Порвался, черт. - Пожала плечами и заявила так, будто решилась на что-то очень важное: - Ну и пускай! А штопать не буду. - Надевая через голову платье, она сказала глухим голосом, оттого что лицо ее было закрыто:

- А я очень рада тебе. Знаешь, как одной скучно!

- А кто вас заставляет быть одной?

Стараясь поймать на спине пояс от платья, Софья Александровна сказала рассеянно:

- Плохо, когда человек остается один. Очень плохо.

"Ага, - подумал Тима, - значит, теперь все получится".

- А я вас обманул. Я ведь не в гости пришел.

- А мне все ратто приятно, что ты здесь, - весело, словно дразня Тиму, произнесла нараспев Софья Александровна.

- У меня письмо к вам от Георгия Семеновича, - поддаваясь веселому тону Софьи Александровны, также нараспев протянул Тима.

Лицо Софьи Александровны мгновенно изменилось.

Оно стало сразу надменным, презрительным, злым. Отрывисто и властно опа приказала:

- Разорви и брось в помойное ведро, немедленно! - Потом пренебрежительно спросила: - Зачем ты взял это письмо?

Тима малодушно признался:

- Я не думал, что я плохое этим сделаю.

- Не думал? - обрадовалась Софья Александровна. - Ну, тогда мир. И давай пить чай с сушками. Ты любишь сушки? Я, когда маленькая была, очень любила сушки.

- А теперь что вы больше всего любите?

Софья Александровна вдруг потемнела лицом и сказала печально:

- Когда некоторые люди становятся взрослыми, они постепенно теряют многое из того, что любили когда-то.

И самое страшное в таком человеке, когда он начинает любить только одного себя.

- А я знаю, о ком это вы! - радостно сказал Тима. - Вы так про Георгия Семеновича думаете. Но это неправда, оп мне сказал...

- Тима, - лицо Софьи Александровны исказилось от отвращения, - или ты глупый, или ты все-таки хочешь выполнить это некрасивое поручение.

- Вы на меня не кричите! - дрожащим от оскорбления голосом произнес Тима. - Вы мне не мама, чтобы на меня кричать, - и, ожесточась, одним духом выпалил: - Вы никому не мама. И не смеете называться ничьей мамой.

- Тима, ты что, болен?

- Нет, я не болен. А вот Ниночка сильно больна, - и, видя, каким жалким стало побледневшее лицо Софьи Александровны, добавил: - И никакой свежий воздух и сырые морковные котлеты ей не помогут. Она от горя мрет, что вы ее бросили.

- Тима, что с Ниной? - сдавленным голосом спросила Софья Александровна. - Ну скажи мне все, мальчик.

Почему Агафья молчит? Я каждый день ее вижу. Зачем же она от меня скрывает?

Но Тима уже не испытывал торжества оттого, что Софья Александровна так растерянно мечется по комнате с некрасиво растрепанными волосами, разыскивая под кроватью валенки, хотя они стоят на печке.