Заре навстречу

Лет сто тому назад разбойники в этом доме жили. Заманивали купцов, а потом как подшибут бревно, подпирающее люк, так тройка копей вместе с возтчом и всеми в псм сидящими в яму проваливалась. Разбойники купцов убивали, а трупы их по подземному ходу относили к реке. Но хуже, чем у них в Европе, людей грабили. Только наши разбойники на эти деньги ничего не построили. Зарыли куда-то клад, а потом друг друга поубивали, и никто не знает, где клад лежит. А то тоже можно было бы на него каменных домов понастроить.

Папа говорил:

- Сибирь моложе, чем Америка. Она еще себя покажет, какие в ней богатства есть. А раньше ее нарочно не обстраивали, чтобы ссыльным людям похуже жилось.

Не знает всего этого Нуссбаум, потому так и говорит.

Сибирь за то, наверное, больше всего и ругают, что сюда насильно людей ссылали. Вот мама сказала, когда первый раз здесь на небо взглянула:

- Боже мой! Какое низкое небо!

А сейчас что говорит? Когда возвращались с площади Свободы, с митинга, на котором Рыжиков объявил, что теперь у нас Советская власть, мама взяла папу за руки, прижала их к себе, подняла голову и сказала:

- Смотри, Петр, небо чистое, глубокое, бездонное!

Как хочется сделать всем людям что-то необыкновенно хорошее, как прекрасна будет теперь жизнь на земле!

Но папа потрогал бородку и тут же по обыкновению испортил маме настроение:

- Не сразу, Варепька!

Мама рассердилась и воскликнула:

- Без тебя знаю! Но сегодня я хочу быть просто самой счастливой.

Вот когда у Нуссбаума у самого будет революция, тогда он не станет подмечать только плохое, а научится радоваться хорошему у других, решил Тима и безбоязненно повел его в свой переулок, хотя в городе были улицы и переулки получше, чем тот, где жили Сапожковы.

Тима привел Нуссбаума прямо на задний двор.

- Это очень ужасное житье, - сказал Нуссбаум, разглядывая бараки.

Самыми бедными Тима считал Полосухиных. Опи встретили Нуссбаума приветливо.

Тима заявил:

- Вот германский человек хочет посмотреть, как самые бедные у нас во дворе живут. Только вы ему скажите, вас отсюда скоро переселят в хорошую квартиру, а то он совсем про революцию плохо понимает.

Полосухин убрал со стола тряпье, постлал вместо скатерти оконную занавеску. Фенечка принесла самовар от Редькиных и фарфоровую чашку для гостя.

Когда все уселись за стол, Полосухин откашлялся и кивнул головой на Тиму.

- Тимофей Петрович вам зря сказали, что мы бедные. По такому делу вам куда-нибудь в другое место шагать надо.

Нуссбаум развел руками и, уставившись на подвешенное к потолку корыто, в котором спал Ленька, сказал:

- Но я думаю, вы не очень богаты.

- Так ведь кто очень богат, сейчас тем плохо.

- Но так жить - собачий ящик.

- Конечно, тесновато, - согласился Полосухин.

- Вы революционер? - спросил строго Нуссбаум.

- Нет, я просто житель. Но с совестью. Вы не глядите, что старьем пока пробавляюсь. Оживится Россия - будем из нового пошивку делать. А пока обтрепалпсь сильно, вот и приходится.

- Вы оптимист!

- Что это?

- Ну, все видите приятно, хорошо.

- Так ведь куда человек глаза направляет, то и видит: один себе под ноги глядит - только грязь видит, другой вверх тянется - все ему солнышко, а сам, может, по колени в навозе. А мы глядим, куда люди идут, туда и мы.

- Вы, может, большевик?

- Нет, я только при своем деле - брючник, и все.

- А что вам дала революция?

- Как сказать? - задумался Полосухин. - Вот, скажем, приди ты, немец, ко мне раньше, да я бы тебя на порог не пустил: убили вы у меня старшего, - а теперь ты чай пз самовара у меня пьешь, потому не ты виноват, а твой император, кайзер. Теперь ты моей жизнью интересуешься, а я твоей. Как, мол, в Германии тоже не того, и картошки маловато, и насчет одежи слабо, значит, жалею.

- Мы богатая страна, - гордо сказал Нуссбаум.

- Пичугин, буржуй, тоже богатый, а я им не горжусь. Я горжусь тем, что его богатство к народным рукам прибрали. А чей буржуй богаче, это пустой разговор, зряшное хвастовство. Так думаю.

- Вы умный человек, - торжественно заявил Нуссбаум.

- А жена все дураком зовет, - улыбнулся Полосухин.

Когда возвращались, Нуссбаум сказал взволнованно:

- Ваш Полосухин - настоящий экземпляр человека. - Потом заявил горячо: - Я старый социал-демократ, но еще немного - и стану от таких людей большевик.

- А вы говорили, у нас раньше времени революция, - напомнил Тима.

- Это сказал сам Карл Каутский.

- Я такого не знаю, - сказал Тима. - А вот тот, который у вас в очках вместе с Марксом и Лениным на доске нарисован. Вы его слушаетесь?

- Это Либкнехт, очень горячий человек, как Ленин.

- Ленин вовсе не горячий! - рассердился Тима. - Он просто не хотел больше ни за что терпеть, чтобы люди несчастными были. Вот если бы не революция, Феня за старика скорняка замуж вышла бы из-за того, что деньги они ему должны были и есть им нечего было.

- Это кто Феня, такая, с глазами, как у наяды?

- Кто такая наяда?

- Ну, фея.

- Правильно, она очень красивая, - ответил Тима. - В самый день революции Коноплев пришел и освободил ее от свадьбы, и теперь она очень счастлива, а то наверняка бы утопилась в реке, если б замуж за скорняка вышла.