Заражение

По правде говоря, смотрелось волшебно. У него в животе что-то защекотало, когда она все это делала.

— Во-от. А теперь самое интересное. Папа говорит, это магия!

— Что-что?

— Магия! Смотри. Тянешь за углы в разные стороны, берешь за открывшиеся уголки и… раз-дви-га-ешь…

— О-ох! — вырвалось у него. — Ни фига себе! Кто тебя научил?

— Папа, — с гордостью ответила Саша. Заметив его взгляд, спросила: — Ты запомнил или повторим?

— Я… давай еще раз…

— На первом кораблике я напишу «Са-ша», — сказала она, смеясь, когда закончила второй корабль.

— А на втором? — спросил Петя, затаив дыхание.

— А на втором можно написать: «Петя» — она вывела четыре буквы зеленым фломастером и он почувствовал к ней что-то особенное, чего пока не мог понять и тем более высказать доступными словами. Что-то невесомое, воздушное, неземное.

Внизу, подгоняемые завывающим ветром, мчались два самодельных кораблика из простой белой бумаги. Они взмывали на переливах, опасно кренились, проходя крутые быстрые повороты, обгоняя друг друга, неслись словно угорелые на стремнинах, и черные воды ручья не могли их накрыть и затянуть в себя, как не пытались.

— Лови, лови! — закричал Макс, скидывая свой рюкзак прямо в слякоть грязного раскисшего асфальта.

Петя сжал кулаки. Внутри что-то затрепыхалось — и чувство, что вот-вот нечто важное, бесценное будет осквернено, поймано, загнано в угол, а потом со смехом растоптано — вывело его из оцепенения.

— Стой! — крикнул он что есть силы. — Я согласен. Побежали быстрее, пока тропинку не занесло.

Макс на ходу обернулся, посмотрел на Мышкина, а тот недолго думая, подхватил рюкзак и рысью, смешно выбрасывая ноги в мокром снегу, побежал по тропе вдоль ручья.

— Эй, эй, Ромка, мы уходим, оставь, сдались они тебе! — крикнул Макс брату.

Роман затормозил, не добежав пару метров до воды. Он сожалением посмотрел на удаляющиеся кораблики, потом поднял голову. Петя смотрел на него в упор и его глазах Рома увидел отражение черноты — глубокой и страшной.

Чертов маменькин сынок, — подумал он, чувствуя внезапный озноб. — Еще не хватало, чтобы мне кто-то указывал.

Но вслух ничего не произнес.

Петя поднял свой рюкзак и пошел по следам Кирилла. Ночью передавали заморозки. А завтра должна вернуться мама. Он ждал этого, отсчитывая дни. Написал на листе цифры от одного до шестидесяти, именно столько продлится командировка, сказал отчим, наклеил скотчем под ковер возле кровати — чтобы никто, не дай бог, ничего не заметил и каждую ночь зачеркивал по одной цифре. Вчера на листе осталась только одна цифра — 60. Последний день. Отчим заступил после обеда на смену, значит вернется к полуночи. А мама приедет завтра утром.

Отчим будет звонить, может быть, один раз, спросит, что получил, и тут не соврешь, нужно говорить только правду, иначе месть его будет страшна. Но до полуночи полно времени, не так ли? Уроков делать не нужно, из оценок, пятерка по физре и четверка по чтению. За четверку может и влететь, хотя вряд ли. Вот за тройку — расправа неминуема, потому что тройка — это та же двойка, только для умных. Ты ведь не дебил, — скажет отчим, вытряхивая широкий ремень из форменных брюк. — Мог получить хотя бы четверку. А теперь заставляешь меня краснеть. Заставляешь меня ощущать себя дебилом. Чтобы я приходил в школу и в меня тыкали пальцами — это тот самый папаша, чей сынок — дебил. Ты этого хочешь? Не-е-ет, — тонким голосом сквозь слезы умолял Петя. Он оглядывался, в надежде, что мама все-таки выйдет из-за двери, поможет, спасет его. Но она не выходила.

— Интересно, кто их запустил? — спросил Мышкин, когда Петя поравнялся с ним.

— Кого?

— Ну эти… кораблики. Я же первый их заметил. У меня отличное зрение. — Он помолчал. — Кажется, там даже что-то было написано. Наверное название. Или номер. Я бы написал «Варяг».

Петя взмок, слушая его слова.

— Почему «Варяг»?

— Крейсер такой был знаменитый. Участвовал в русско-японской войне. Его потопили япошки.

Петя не стал говорить, что, скорее всего, на бортах корабликов были написаны совсем другие названия.

Перекидываясь шутками, они шли по извилистой тропке вдоль мерзко пахнущего ручья.

— Что-то сегодня особенно воняет, — сказал Макс, поднимая шарф на нос.