Запрет на студентку

Он молчит, и я трескаю себя по лбу, потому что не знаю, на кой черт

вывалила ему все это…

Мой Ромео: “Не глупо. У тебя еще полно времени, чтобы решиться”

— Да уж…

Вздохнув, печатаю:

Я: “Твоя очередь”

Я так и не узнала какого-нибудь его секрета. Потому что его “секрет” — это

самое настоящее заговаривание зубов и вождение меня за нос.

Мой Ромео: “Я умею водить машину одной рукой, но таскать штангу —

нет”

Я: “О, ясно”

Он в спортзале…

В том самом, где в любой день недели можно встретить расфуфыренную

репортершу, которая подходит ему больше меня по любым параметрам. И

уж ее, наверняка, не шокирует то, что мой преподаватель вытворяет в

постели.

Снедаемая ревностью к этой и любой другой женщине, печатаю: Я: “Тогда таскай ее двумя”

Мой Ромео: “Было бы отлично”

Я: “Ну, пока?”

Мой Ромео: “Люба”

Я: “М?”

Впившись глазами в экран, жду.

Жду, пока он не спешит печатать то, что хотел сказать. А может, он уже

передумал?

Мой Ромео: “Заеду за тобой завтра в шесть вечера”

Глава 29. Романов

— М-да, — констатирует Рус, листая страницы меню ресторана “Голубь”. —

А пожрать здесь можно чего-нибудь?

Самого меня по неясным причинам первым делом понесло в раздел

десертов, поэтому, когда перехожу к основному меню, понимаю, что вопрос

резонный.

— Авторское меню, — изучаю творческий ассортимент, ориентируясь на

вес порций, потому что у меня такая же проблема, как и у Руслана.

— А, — тянет Чернышов. — Предупреждать надо. Я бы тогда дома поел.

Морские гребешки, твою мать.

— Пф-ф-ф… — начинаю листать сначала, балансируя между сибасом и

стейком форели, потому что в отличии от нашего мэра, у меня дома ни

фига “пожрать” нет.

— Ты на юбилей губера пойдешь?

— Пойду…

— Я в командировке буду. Пригласительный есть?

— Не-а…

— Тебе один?

Глубоко задумавшись, взвешиваю ситуацию.

Еще две недели назад я бы без раздумий предложил Марго составить мне

компанию, потому что ходить на подобные мероприятия одному не самый

комфортный вариант. И даже несмотря на то, что она вряд ли согласилась

бы присесть со мной на одном поле после того, как я продинамил ее в

новогоднюю ночь, я бы мог обратиться к ней с таким предложением.

Моя проблема заключается в другом.

В том, что ее рука на моей ширинке меня больше не интересует. У меня в

штанах уже два дня шарит другая рука. И я пустил ее туда прекрасно

понимая последствия. Они таковы, что я не могу взять с собой Любу на

юбилей губера. Я, твою мать, даже в ресторан ее с собой взять не могу.

Блукаю глазами по залу, владельцем которого является друг моего детства.

Две недели после открытия, поэтому зал битком.

Я в этом городе родился, вырос и функционировал слишком долго, чтобы в

набитом битком зале нового ресторана не встретить знакомых лиц. То же

самое касается и Руса. Я даже мог бы сказать, что нас с ним в этом городе

каждая собака знает, и появиться здесь или в любом другом соизмеримом

месте с Любой — это значит напылить так, что я вовек не отмоюсь.

Если бы Чернышев узнал чем и с кем я занимаюсь, он бы решил, что у

меня гребаное клиническое недержание. И я бы не смог ни хрена ему

возразить, потому что сам ни хрена не понимаю, но о том, чтобы всерьез

пустить девятнадцатилетнюю студентку в свою жизнь и речи быть не может.

Я должен донести до нее это, прежде чем ввяжусь в очередную игру, после

которой она окажется подо мной голая в реальности.

— В общем определишься, свяжись с Раисой, — ныряет Руслан в свой

телефон.

— Оке’й, — бормочу себе под нос, посмотрев на часы.

Половина пятого вечера, и у меня висит непрочитанное сообщение, которое я не заметил.

— Как у Оли дела? — интересуется Чернышев.

— Нормально…

“Это Люба. Это мой новый номер” , — читаю на экране.

— Сын сказал, ее какой-то мужик с работы подвозит.

— Не в курсе…

“А старый чем не угодил?” , — пишу я.

“Мировой разум приказал сменить”, — отвечает она. — “У того цифры

были не в гармонии”

Мировой разум значит.

Почесав бороду, улыбаюсь.

“Теперь все в гармонии?”, — судя по последним цифрам ее нового номера, гармонией там и не пахнет. Четыре нечетных цифры, которые ни в сумме

ни по отдельности не кратны друг другу.

“Другой был еще хуже”, — пишет Люба.

“Понятно”, — поднимаю глаза, продолжая ухмыляться.

На лице Чернышева выражение тупейшего снисходительного удивления.

Осознаю себя последним придурком, который в отрыве от реальности

лыбится собственному телефону.

Свою личную жизнь мы с Русом обсуждаем крайне редко, хотя вряд ли я

смог бы обсудить ее даже в самой легкой форме с кем-то, кроме него. Тем

не менее, твою мать, у меня появился секрет, как у какого-то пубертатника

или ходока по чужим женам.

— Кхм… повтори? — ставлю на стол локти, пропустив все, что было им

сказано минуту назад.