Заповедь

В глазах Педро еще быстрее замелькали черные мошки, он медлил. Он понимал, что такое — потерять работу. На что рассчитывал Роллинс? Почему он так легко гнал его? Здесь поблизости нет сейчас ни одного наездника-укротителя. Что хозяин будет делать со своими мустангами? Может, хозяин еще одумается? Но Роллинс гневно махнул ему рукой, закричал:

— Уходи! Убирайся! — и круто отвернулся от него.

Педро напоследок посмотрел в его тощий затылок. Проходя мимо дожидавшихся его мексиканцев, он сказал им, будто они не были свидетелями всего разговора:

— Он прогнал меня, — и направился к дороге.

— Прогнал? — свирепо повел единственным глазом Санчес и шагнул к хозяину.

Диас и Гомес покорно последовали следом за ним.

— А вам что? — закричал на них управляющий. — И вы хотите потерять работу?

— Мы просим свое, — твердо заявил Санчес.

Роллинс и тогда не повернулся к ним. Санчес сорвал со своего плеча лассо и гневно бросил его к ногам Роллинса. Гомес кинул бич. А Диас снял с себя куртку, на спине которой красовалась надпись: «Роллинс», и бережно положил ее рядом с лассо и бичом. После этого они повернулись и стали догонять Педро, устало вышагивавшего по пыльной дороге...

Мурат, возвратившись на манеж, молодцевато спрыгнул на землю и, поискав глазами мексиканцев, сам привязал коня к изгороди.

— Вот кто заменит Педро, — улыбнулся управляющему Роллинс.

Дальнейшее было как во сне. Когда управляющий объявил горцу, что хозяин предлагает ему объезжать мустангов, Мурат не дал ему договорить. Конечно, он согласен! Какой разговор?! А когда выяснилось, что ему самому следует подобрать помощников, кто будет арканить лошадей, тут горец не сразу поверил подвалившему счастью. А убедившись, что правильно понял их слова, воскликнул:

— Хорошо, сэр!

Ему и в голову не пришло в тот момент спросить, куда девались Педро и его друзья. Он думал только о том, как обрадуются вести Николай, Таймураз, Франц... Троих недостаточно, нужен еще один. Он знает, кого возьмет. Этого мексиканца — певца Хуана!

И он поскакал на плантацию, и ветер всю дорогу пел ему песню о счастье, которое подстерегает тебя и тогда, когда у тебя уже исчезла всякая надежда.

Нельзя сказать, что работа на конеферме была полегче, чем на плантации, но она была интереснее, а главное — она давала побольше денег. Три доллара платил им Роллинс за каждого укрощенного коня. При сноровке и одержимости Мурата это оборачивалось неплохим заработком. Правда, вначале не все ладилось у Николая и Франца — с лассо они имели дело впервые. Но Хуан быстро наловчился, и они стали успевать за то время, что Мурат гонял по холмам коня, подготовить очередного, и даже несколько минут им выпадало на отдых. Мурат весело хохотал, наблюдая, как русский и немец, мешая друг другу, вцепившись в веревку, неловко тащили коня к станку. Порой мустанг рвал их на себя, и друзья, не устояв на ногах, падали, и конь волочил их по пыли. Горец бросался к ним на помощь, восхищенно восклицая:

— Хорош конь, ой хорош!

Николай выдергивал заслонку и торопливо отбегал в сторону, ибо начиналась отчаянная кутерьма — ни один конь без борьбы не желал подчиниться. Таймураз, точь-в-точь как прежде Мурат, с завистью поглядывал на манеж, на друга, который с показной лихостью носился на взбешенном животном по кругу, в то время как Франц нервно смеялся, а Хуан стоял у ворот в ожидании команды. Мурат наслаждался борьбой с мустангом, то и дело задорно крича:

— Хорош, ой хорош конь!

Как-то управляющий застал Таймураза у изгороди. С завистью кивнув на друга, намертво застывшего на гарцующем коне, Таймураз сказал:

— Мужчина, — и ткнул себе в грудь пальцем. — Я тоже. Сеньор, я тоже умею скакать. Галопар!

Управляющий уловил в его взгляде затаившуюся мечту и серьезно сказал:

— Когда конь убивать его, — он кивнул на Мурата, — ты тогда будешь на его место.

Таймураз с ненавистью заскрипел зубами, отошел, зло прошептав по-осетински:

— Чтобы тебе язык проглотить!

Они работали на ферме почти месяц, когда произошло то, чего они не ожидали, но чего никак нельзя было избежать. Как-то Николай задал вопрос управляющему, куда запропастились мексиканцы, тот отмахнулся:

— Они разорвать контракт. Бездельники!

Друзей удовлетворило это объяснение. Они повеселели, они опять были вместе, часто подтрунивали друг над другом: им было хорошо. Жили они в дощатом домишке, находившемся метрах в ста от манежа. Утром занимались укрощением мустангов, а после обеда — доставкой кормов табуну, водили коней на водопой. Эту обязанность Николай, Франц и Хуан выполняли сами. Мурату полагалось отдыхать и набираться сил к завтрашнему испытанию. В тот день, когда это случилось, им выдали зарплату. Подсчитав деньги, друзья остались довольны.

— За неделю получается столько, сколько на маисе за месяц, — сказал Николай и, зачерпнув кубышкой из ведра воду, протянул Мурату, обессилено лежавшему на нарах:

— Хочешь?

Франц снял с гвоздя вожжи, глухо произнес:

— Я есть суеверен — радость рано...

Хуан несмело улыбнулся, попросил:

— Я хочу домой, — в день зарплаты он навещал семью, чтобы передать деньги и повидать жену.