Записки санитара морга

Итак, мне снилось патанатомическое отделение четвертой клиники, во второй половине напряженного рабочего дня, когда вскрытия уже позади, но поздние послеобеденные выдачи еще не закончены, а родственники наших постояльцев уже ждут нас, держа в руках пакеты с одеждой усопших и заплаканные носовые платки. Стоя посреди коридора, я услышал настойчивый дверной звонок.

– Родня пожаловала, – бросил на ходу Борька, торопливо везущий куда-то подъемник с пустым поддоном.

– Тёмыч, открой! – услышал я голос Вовки Бумажкина, доносившийся из зоны выдачи. – Скажи, чтоб подождали минут десять. Сейчас отдам и приму у них вещи.

– Ага, понял, – отозвался я, направляясь на зов звонка. Щелкнув ключом, открыл дверь, приготовившись сказать то, что велел Вовка.

И тогда увидел ее. На пороге отделения стояла худощавая поджарая старушка, невысокая, с коротко остриженными кудрявыми волосами, выкрашенными в ядовито-рыжий цвет, не встречающийся в естественной природе. Ее выразительное скуластое лицо, с большим высоким лбом и огромными, совсем молодыми черными глазами, притягивало к себе взгляд. Одета она была в фиолетовую потрепанную вязаную кофту и длинную цветастую юбку, из-под которой виднелись черно-белые, видавшие виды, кеды. Пальцы ее правой руки, которой она упиралась на красный старомодный зонт, были унизаны множеством перстней с крупными разноцветными камнями. В левой она сжимала измятую потухшую папиросу, воняющую дешевым куревом. Странно, но пакета с вещами при ней не было. Она внимательно всматривалась в меня, будто силясь узнать давно забытого знакомого.

– Здравствуйте, – начал я.

– И вам долгие лета, молодой человек, – неожиданно ответила она.

– Вы по поводу похорон? – спросил я, разглядывая колоритную бабульку.

– Можно и так сказать. Это как посмотреть, – сказала она, удивив меня еще сильнее.

– Как фамилия вашего покойного? – продолжал я стандартный диалог.

– Если я тебе, голубчик, всех своих мертвых перечислять стану, тебе и десяти жизней не хватит, чтоб выслушать, – с усмешкой произнесла старуха, засунув в рот папиросу.

– Что, простите? – недоуменно переспросил я. «Это явно сумасшедшая бабка», – понял я, раздумывая, как бы мне аккуратно выпроводить ее из морга.

– На слух жалуетесь? Или на сообразительность? – с участием поинтересовалась она, подавшись вперед.

– Извините, я вас не совсем понимаю. Вы к нам по какому вопросу?

– По самым разным, солнце мое, – уклончиво произнесла сумасшедшая гостья. – Это тебе лучше знать, по каким, – добавила она, хитро подмигнув мне.

– Извините, а вас как зовут? – спросил я лишь для того, чтобы потянуть время, и решить, что же мне с ней делать. Я вдруг понял, что просто так выпроводить ее не удастся.

– Меня-то? Да кто как… Греки вот Танатосом звали.

– А фамилия? По паспорту…

– Так откуда же у меня паспорт-то? Нету у меня его, да и не было никогда.

«Бабка совсем свихнулась. На бомжиху вроде не похожа. Надо ее тихонько из отделения вывести», – подумал я, делая полшага вперед.

– Вы извините, давайте с вами в холле пообщаемся. А то сюда посторонним нельзя, – как можно мягче сказал я.

– А я тут и не посторонняя вовсе. Мне можно, – возразила старуха, лихо сдвинув сигарету из одного уголка рта в другой, как это делают заправские курильщики.

– Женщина, я вам повторяю, здесь только сотрудники могут, – добавил я твердости в голосе. А про себя решил, что пора звать Бумажкина. Он с такими визитерами не церемонился, мигом выставляя за пределы отделения.

– Да что ж ты так бабку-то напугался, соколик? – насмешливо произнесла она. – Неужто я страшная такая?

– Вы меня просто поймите, вам здесь быть не… – снова начал я, готовый закричать в глубь отделения «Вова, подойди на минутку».

– И чего ты Вовку-то звать надумал? От работы его отвлекать, – внезапно сказала она, заставив меня застыть от неожиданности. Толком не успев ничего сообразить, я услышал: – Я ж ненадолго, только поболтать. Ты ж сам этого хотел, разве нет?

– Я? С вами? – пролепетал я, стремительно наполняясь страхом.

– Ну, да. Танатосом меня греки звали. А русские меня Смертью величают. Смерть я, милок, вот что… – обстоятельно пояснила она.

– Смерть? – сдавленным эхом повторил я. – Моя?

– Общая. И твоя тоже. Я ж одна на всех, такая… Но еще раз ты меня очень не скоро увидишь. По людским меркам. Говорю ж, я поболтать только…

Преодолев сковывающий ледяной ступор и все еще надеясь, что бабка просто тяжело больна и пугает меня, я попятился назад в отделение, сиплым нетвердым голосом крикнув «Вова! Вова, сюда!». Но ответа не услышал.

Как не услышал и других звуков, совершенно никаких. В отделении стояла звенящая вакуумная тишина. Старуха стояла уже в середине коридора и с любопытством смотрела на мое лицо, которое превращал в гримасу запредельный ужас.

– А что нам Вова? А Боря? На что они нам? Ведь я ж не к ним пришла, а к тебе. Эти двое меня всего один раз в жизни увидят, и сталкиваться мне с ними не с руки.