Записки прижизненно реабилитированного

Очередной набег блатарей на карантинный барак, во время которого были ограблены два москвича и побывавший в немецком плену изменник Родины, затронули интересы столичной общины и военнопленных. Добров и Иголкин решили вернуть награбленное пострадавшим. В ослепительном заблуждении молодости эти мальчишки верили, что своими кулаками они могут сотворить добро и возвратить справедливость в ожесточенный мир. Стратегом планируемой операции стал Игорь. Выработанная доктрина гласила: отвага и натиск. Добров был не изнеженный генеральский сынок, а отчаянный парень, выросший и получивший закалку на московских улицах и во дворах. Друг Василия имел богатый опыт уличных драк и стычек со славной подмосковной шпаной со станций Немчиновка, Трехгорка и Баковка по Белорусской железной дороге, в районе которых была расположена дача его отца. Он бился столь самозабвенно и честно, что никто не упрекал его за генеральское происхождение. В институте Игорь остепенился и перенес свою страсть к потасовкам на занятия боксом. Он ходил в спортивную школу и получил 1-й разряд по боксу. Друзья имели союзников. Военнопленные согласились придавить блатарей, предоставив студентам честь начать атаку. Соседи по секции барака, где помещался Сенечка со своей свитой из трех человек, обещали дружественный нейтралитет. Иван Ушаков не хотел марать руки и категорически отказался участвовать в акции, но спросил:

— Студент, помнишь, как надо защищаться от ножа?

Не удовлетворившись ответом Василия, что это плевое дело, он провел с ним два изнурительных урока и сказал по их окончании:

— Сойдет! — Помолчав, учитель добавил: — Вася, помни про удар носком в пах с разворота.

Друзья отправились на операцию после работы, под вечер, зная через разведчика, что Сенечка находится на месте и военнопленные стянулись на исходные позиции. Он стоял у вагонки и говорил с дневальным. Три блатаря сидели неподалеку и резались в карты. Студенты быстро приблизились к пахану.

— Сеня, гони обратно барахло и жратву, которые твои шавки взяли на карантине! — потребовал Василий еще на ходу.

Сенечка вздрогнул. Слово «шавки», сказанное в отношении авторитетов преступного мира, означало глубокое оскорбление, которое требовало возмездия. Но пахан умел держать себя в руках. Он понимал, что не может расправиться сам с этими двумя молодыми людьми с репутацией битых фраеров. А то, что они сами нападут на него, Сенечка не допускал и в отдаленных мыслях. Наглецов должны были наказать соратники, к которым он обратил свои взоры, но те, хотя и оторвались от карт, выжидали, следя за дальнейшим развитием событий. Урки думали, что сейчас начнется толковище, на котором пахан скажет с удивлением:

— Мы ничего не брали, отвались!

Им не пришлось ждать, а Сенечке — оставаться в заблуждении в своей неприкосновенности. Он получил от Игоря сильный удар в челюсть и был потрясен. Тут же последовал удар Василия, о котором упоминал учитель. Это был запрещенный удар, Игорь не обучался ему в боксерской школе и никогда не употреблял в уличных драках. Он увидел, что Сенечка согнулся вдвое, обмяк, как куль с мукой, и со стоном опустился на пол. После секундной паузы раздался грозный рев семидесяти заключенных. Блатари, забыв про воровскую честь и достоинство, полезли под вагонки. К ним присоединился пришедший в себя пахан. Это означало безоговорочную капитуляцию и сдачу на милость победителя. Попасть под вагонки было легче, чем выбраться оттуда. При малейшей попытке это сделать нарушители получали тяжелые пинки. В избиении участвовали даже те, кто при других обстоятельствах не решался приближаться к уркам.

Предусмотрительный Игорь напомнил Василию:

— Надо отобрать перья!

Иголкин оттеснил скопившихся в проходе работяг и приказал забившемуся под вагонку Миньке-Колесу:

— Давай ножи!

Минька был вокзальный вор-рецидивист, который попал на Медный Рудник за татуировку антисоветского содержания. Он ходил на работу в механические мастерские при шахте, где из ножовок и другого подходящего материала изготовлялись лезвия, и, удачно минуя шмон, приносил их в лагерь.

— У меня нет, — раздалось издалека.

— Покажись! — потребовал Василий. Из-под вагонки выглянула искаженная гримасой страха физиономия. — Если сейчас же не отдашь, то будешь иметь дело с ними! — Иголкин показал на запрудившую барак возбужденную толпу заключенных, среди которых вор разглядел своих кровных врагов — изменников Родины.