«А я тогда думаю себе: жена? Уже? Да пошла ты на фиг, черненькая, маленькая, почему не беленькая, не прекрасная! <…> Да, я написал той девочке. Некрасивой. Больше некому было. Вот она сейчас прошла там по коридору» (интервью Боссарт).
12 октября 1940 года маршалом С. К. Тимошенко был подписан Приказ о введении в действие «Дисциплинарного Устава Красной армии», где в частности говорилось:
«6. Подчиненные обязаны беспрекословно повиноваться своим командирам и начальникам. В случае неповиновения, открытого сопротивления или злостного нарушения дисциплины и порядка командир имеет право принять все меры принуждения (вплоть до применения силы или оружия). Каждый военнослужащий обязан всеми силами и средствами содействовать командиру в восстановлении дисциплины и порядка.
7. Командир не несет ответственности за последствия, если для принуждения неповинующихся приказу и для восстановления дисциплины и порядка будет вынужден применить силу или оружие. Командир, не проявивший в этих случаях твердости и решимости и не принявший всех мер к выполнению приказа, предается суду военного трибунала.
8. Приказ командира и начальника закон для подчиненного. Он должен быть выполнен безоговорочно и точно в срок. Невыполнение приказа является преступлением и карается судом военного трибунала» (Уставы, инструкции // Боевые действия Красной Армии в ВОВ. URL: https://www.bdsa.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=135:1940&catid=31&Itemid=114).
О случайной встрече с маршалом Тимошенко на фронте вспоминает Ю. М. Лотман, прошедший всю войну, как и Володин, связистом:
«Большинство офицеров из среднего и высшего командного состава к этому времени были арестованы… <…> …старое начальство ворошиловских и буденновских времен или аракчеевцев типа маршала Тимошенко показало себя во время войны абсолютно непригодными ни к чему.
На фронте один только раз, протянув связь в не помню какой, но очень высокий штаб, я видел маршала Тимошенко: он сидел в блиндаже под тремя накатами (наша землянка была прикрыта еловыми ветками, присыпанными сверху землей), и еле мог выдавить из себя слово — губы его тряслись, хотя никакой реальной опасности вокруг не было» (
«Помню, шел я на свидание к девушке (к той, которая стала женой), в Подольск… И встретил командира. Он говорит: „Товарищ красноармеец, вашу увольнительную!“ Я говорю: „У меня нет, я еще присяги не принимал“. Он говорит: „Кругом!“ Я говорю: „Товарищ капитан, мне неудобно — вы так кричите… А мимо же гражданские ходят, они слышат вас… Я не пойду кругом. Простите меня, пожалуйста“. Он хватается за кобуру: „Шагом марш!“ Я говорю: „Я пойду, но не в ту сторону, в какую вы мне показываете, а в Подольск. А вы стреляйте“. И он не выстрелил.
Тут действовало чувство достоинства своего, желание быть на высоте и не ползать у кого бы то ни было… Я очень театр любил… Качалова видел в гамсуновском „У врат царства“, как он, засунув рукопись за пазуху и выпятив голубиную грудь, двигался навстречу тем, которые пришли за ним. Ну как мне можно после этого извиниться и пойти обратно? Я любил поэзию Пастернака, со стихами которого я прожил всю жизнь, — безумно. Он был так чист… Разве можно было загрязнить себя, зная, что он живет рядом в Москве? <…> Так что вот таким, каким я тогда был, я не мог подчиниться приказу этого капитана. Ну не мог! Это было бы даже не позором, а гибелью моей. Только другим способом» (интервью Дубшану).
С. 35–36
В предвоенные годы рассказы и повести Э. Хемингуэя публиковались в журналах: «Старик у моста» — Интернациональная литература. 1938. № 8; «Все храбрые» — Искусство и жизнь. 1939. № 7; «Ожидание» — Литературный современник. 1939. № 5–6; «Эрнест Хемингуэй о своей творческой работе» — Интернациональная литература. 1940. № 9–10; в сб.: