Записки нетрезвого человека

Волчек Галина Борисовна (1933–2019) — актриса и режиссер, народная артистка СССР, из числа основателей театра «Современник»; с 1972 года и до конца своих дней — главный режиссер и художественный руководитель театра «Современник». Играла во всех володинских постановках этого театра: «Пять вечеров» (1959, Зоя), «Старшая сестра» (1962, Актриса), «Назначение» (1963, Мать), «С любимыми не расставайтесь» (1972, мать Ларисы). Самая известная ее роль — Варвара в фильме «Осенний марафон» (1979, реж. Г. Н. Данелия).

В качестве режиссера подготовила вторую редакцию спектакля «Пять вечеров» на сцене «Современника»: «Галина Борисовна Волчек, тяготея к режиссуре, стала заниматься с нами, с теми, кто был введен в спектакль, ввела еще артистов и сделала новый спектакль. И была новая премьера. Ильина играл Владимир Заманский, Главного инженера — Евстигнеев. И опять приехал Володин, который очень хорошо принял наш спектакль» (Любшин. — Восп-1. С. 108).

Так я в будний день попал в городской Дом Красной Армии.

Дом Красной Армии — «учреждение для обслуживания культурно-бытовых нужд трудящихся или отдельного круга лиц, помещающееся обычно в отдельном здании» (Словарь Ушакова. Т. 1. С. 759).

С. 37–38

Немного наискосок, на другой скамье, сидела компания девушек… одна пересекла дорожку и села рядом со мной. <…> Я решил не унижаться, сидел, не глядя на девушку, и думал о том, что — я личность ничем не хуже их, что люблю Достоевского и Пастернака…

Вспомним, в «Осеннем марафоне»: «Вот вы, Василий Игнатьевич, простой и цельный человек, вас голыми руками не возьмешь… Так вот я тоже простой и цельный человек, меня тоже голыми руками не возьмешь! И прошу вас привыкнуть к этой мысли!»

И в воспоминаниях А. Митты: «Чтобы он ни делал, внутри существовала романтическая тема: как выстоять в этой жизни? Никто из его героев не падал, потому что он сам был цельный человек» (курсив наш. — Сост.) (Митта. — Восп-2. С. 94).

С. 38

Она была красивая, серьезная, умная, все могла понять.

В ИК-66 (с. 65) после этих слов: «и сама была такая же, как я». Это пропущенное в окончательном тексте уточнение очень важно.

Разбирая «Ромео и Джульетту», А. В. Эфрос «проходит» ровно по тем же самым «точкам», на которых строит свой рассказ Володин: «…у Шекспира Ромео, увидев Джульетту, не просто влюбился в ее молодость и чистоту, не просто увидел в ней однолетку. В Джульетте Ромео увидел существо, отличное от других! „Как голубя среди вороньей стаи, ее в толпе я сразу отличаю“. Белотелая Розалинда со своей „непорочностью“ и неприступностью тоже, вероятно, относилась к „вороньей стае“. <…>

Истинная любовь — это ведь не только физическое влечение, но и ощущение того, что эта женщина тебе тождественна и по существу. <…>

Джульетта не из этой стаи — вот в чем дело. Однако он решил к ней „пробиться и посмотреть в упор“. Но и „в упор“ она показалась ему родной и близкой, знакомой, понятной, способной на такие же чувства, взгляды и поступки, на какие способен он сам.

И эта глубинность их знакомства мне интересна» (Эфрос. Репетиция — любовь моя. С. 112).

Когда я потом рассказал о ней в отделении, Суродин так и назвал ее: «Звезда».

Ильин говорит о Тамаре: «Она красавица была, теперь таких нет. Звезда. Ее подруги так и звали „Звезда“».

«Звезда» — первоначальное название пьесы «Пять вечеров».

— Что такое?

— Война! — кричали мне в ответ. — Сейчас объявили, война с Германией!

Из набросков Володина: «…объявление войны и стало счастьем для нас. Может быть, для того и сделали такой гнусной и бессрочной казарму. Счастье было в том, что после победной, естественно, и короткой, естественно, и последней, естественно, войны — свобода! гражданка! Потому что войн больше не будет вообще! Некому будет с нами воевать!

Сидели в блиндажах старой и как предполагалось непреодолимой линии перед Полоцком. Какая, впрочем, оборона? Возмущались, что нас не ведут вперед на запад. Вызвали политрука:

— Говорят, Буденный уже взял Варшаву! Ворошилова подходит к Берлину! Когда же мы-то? Так и не успеем?

Названия городов видимо шли от бытовавшей тогда песни:

„Даешь Варшаву! Даешь Берлин!

Мы врезалися в Крым!“

Наконец, нас подняли, повели. Но почему-то не на запад, а на восток.

Полоцк был страшен. Бурые трубы печек в кирпичном мусоре. Повели обратно.

Еще посидели в непреодолимых блиндажах.

И — снова повели на восток.

В кассах полоцких магазинов лежали деньги. Кто успел — набрали, набили ими вещмешки.