Записки Курта Фалькенхорста

— Ваше место — там, куда вас назначит командование. Вы — честный и, что немаловажно, мужественный человек, Курт. Вы останетесь при мне, будете офицером для поручений — хоть кому-то я должен доверять! Те люди, которыми меня окружил Гиммлер, только повторяют его собственные слова.

— Но неужели вы так мало доверяете…?

— А вот это уж предоставьте право решать мне, офицер. Достаточно того, что я вам приказываю. Я никому так не доверяю, как боевым офицерам. С ними, закаленными в огне, я еще отброшу этих большевиков обратно за Вислу!

При этих словах его глаза снова загорелись, он сжал кулак и повторил, глядя прямо на меня:

— Мы еще отбросим их обратно за Вислу!

"Я никогда не капитулирую!". Гитлер о своей молодости

Если уж и приходится упоминать какие-то

автобиографические моменты, я предпочел бы

свести их к необходимому минимуму.

Юлиус Эвола

Есть мы, или нас нет — не имеет значения.

Важно только одно — чтобы был наш народ!

Адольф Гитлер

Итак, по личному распоряжению фюрера я оказался в самом сердце сражающейся Германии. Мои обязанности мало отличались от тех, которые я исполнял при штабе Шернера, с той разницей, что теперь я не инспектировал оборонительные позиции, а беседовал с высокопоставленными офицерами и передавал им письменные указания Гитлера — не знаю, чем мне удалось завоевать его доверие в первый же день моего прибытия. Впрочем, я знаю, что фюрер безошибочно подбирал людей для любой задачи, и если кто-либо не оправдывал его доверия, Гитлер предвидел это заранее — вот почему даже предательство самых доверенных лиц в последние дни Третьего Райха не стало для него сокрушающим ударом. Иногда, не желая терять времени, он писал инструкции для генералов от руки — торопливо, но в то же время разборчиво исписывал несколько листов и вручал мне: черновиков фюрер не признавал.

Из тех, кто постоянно находился или часто бывал в бункере при имперской Канцелярии, я неплохо узнал Мартина Бормана, Йозефа Геббельса, Вильгельма Кайтеля и Альфреда Йодля. С первыми двумя приходилось сталкиваться по нескольку раз в день, а к двум остальным меня часто посылал фюрер, как правило — желая получить от меня сведения об их настоениях и состоянии дел, прежде чем вызвать их к себе. Он прекрасно понимал, что в его присутствии все, даже самые преданные, носят маски, тогда как ему нужно было видеть лица.

Мартин Борман, как мне кажется, вообще не понимал, что я делаю в окружении Гитлера, кроме того, его злила двусмысленность ситуации, в которой он потребовал от меня документы, предназначенные фюреру. По мере ухудшения положения на фронтах он все чаще прикладывался к спиртному, а в последние дни — и вовсе пил, что называется, "по-черному". Видимо, осознание того, что война проиграна, усугублялось тем, что Борман, как партийный чин, стал совершенно бесполезен для фюрера, хотя и брался за множество дел не своей компетенции. На его неприязнь я отвечал равнодушием, хотя мне в голову закрадывалась мысль "А не интригует ли Борман за спиной Гитлера, подобно многим другим высоким чинам?". Конечно, в марте-апреле 1945 года он представлял собою нелицеприятное зрелище. Но все-таки Борман сумел умереть как мужчина, как солдат — когда судьба Берлина была предрешена, он возглавил попытку прорыва одной из частей гарнизона на Запад и погиб в бою, смыв с себя все обвинения в сговоре с большевиками.

Полной противоположностью ему был Йозеф Геббельс. Насколько отчаявшимся был Борман, настолько министр пропаганды был уверен в финальном торжестве германского оружия. Вопреки своеобразной внешности, он оказался хорошим собеседником и произвел на меня положительное впечатление. Недостаток у Геббельса был один — в частных и деловых беседах, не желая соглашаться с пессимистическими прогнозами, он переходил на тон пропагандиста, который был совершенно неуместен. Мне иногда казалось, что он сам прячется за красивые слова и лозунги прежних лет от действительности. Однако убеждать министр пропаганды умел не хуже фюрера, и именно поэтому Гитлер перед смертью поручил ему спасти Германию. Когда переговоры с русскими сорвались, Геббельс и его жена Магда последовали вслед за фюрером вместе со своими детьми. Трагический и страшный финал — но совершенно логичный для Йозефа Геббельса.