– Затем наш театральный худрук притащил в труппу свою новую пассию. Ему пятьдесят четыре, ей еще вчера семнадцать было. А я вдруг оказался вне игры… С-сука!
– Сочувствую… искренне…
– Да в жопу твое сочувствие, Амос. Сейчас я даже рад. Да, карьера кончена, и я теперь никто. Официально трудоустроен в рыбных садках.
– Якобсы?
– Они самые. Но ставка у меня свободная – сколько поработал, столько и заплатили. Сдельщина. Так я там почти и не появляюсь. Главное, что числюсь там, и все норм – у Охраны ко мне ноль вопросов и зиро претензий. Смекаешь?
– Смекаю.
– А Шестицветики меня подкармливают. И за сиськи дают подержаться – причем за разные и часто! Да, приходится им подмахивать и быть на побегушках… но это все лучше, чем мочить яйца в ледяной воде и день напролет тягать сачки и мешки с кормом… Смекаешь?
– Ага…
– И давай по-честному, Амос… только без обид. И не надо меня отверткой тыкать.
– И не собирался, – удивленно улыбнулся я. – Ты какого обо мне мнения?
– Ну раз мы по-честному – ты сорвавшийся с катушек придурок. Допекли тебя, вот ты и сорвался, попутал педаль газа и тормоза. Думаю, ты бы уже и хотел остановиться, хотел бы вернуть все обратно как было, свою тихую тухлую житуху… вот только ты пока остановиться не можешь. Тебя прет и прет вперед. Так?
– Угадал, – медленно кивнул я. – Ого. Не могу остановиться… Откуда ты…
– Откуда знаю? Да у меня точно также было! Думаешь, я из театра тихо и мирно ушел? Я там устроил сначала фееричный скандал, начав прямо во время спектакля! Вышел на сцену – и выдал в публику громко. Что, мол, ох горе нам плебейским людям сцены, когда худрук желает молодого тела и ради хера своего ломает жизнь театра… Красиво я там выдал… А худрук как раз в это время в гримерке тут девчонку трахал – прямо в золотой тунике и диадеме принцессы. Не спрашивай, откуда я это знаю.
– Не буду.
– Так что наговорить я успел много, пока его бывшая жена не подняла панику. Потом скандал… потом драка… потом я в Охранке, а затем собрал вещи в театральной общаге – и на улицу. И тут меня понесло… драки, пьянки, тасманка без стопа… Знаешь, кто меня притормозил?
– Шестицветики? – сам не знаю, почему я это произнес, но раз он кивнул, значит, я угадал.
– Они. Они меня тормознули. Чуток привели в чувство. И теперь я с ними.
– Ты не с ними, Айт, – вздохнул я. – Они альфа-самки. Банда отмороженных девок с битами и тяжелыми мячами! Ты альфа-самка?
– К сожалению, нет…
– К сожалению?
– А нахер скипетр мясной, коль я не царь, не принц, а чмо? Знаешь слово «чмо»?
– Конечно. Жаргон Россогора.
– О да… Емкий у них был язык… и вкусные слова. Так вот, Амос – все под кого-то прогибаются. Ты тоже, раз не стал никого из патрульных херачить своей отверткой. Мы все прогибаемся! Правила жизни такие. И я лучше буду дуриком-посыльным – но живым и сытым! И с самокруткой дармовой тасманки в пальцах – каждый вечер! А кем будешь ты, Амос? Сыплющим едкие фразы щенком, что перед смертью отрастил вдруг яйца и зубы? Туда тебе их и запихнут – твои же яйца и тебе же в зубы! Веришь мне?
– Говоришь убедительно…
– Пусть ты теперь фигура у нас громкая… так Шестицветики найдут кого по твою душу послать!
– Тебя?
– Да щас! На мокрое дело я не подпишусь. Но поверь – найдут кого-нибудь, кто спустится с верхних уровней, подкараулит тебя где-нибудь в техническом коридоре и разобьет тебе башку о бетонную стену. И все – спектакль окончен, занавес опущен!
– Не думаю, что меня будут убивать, – возразил я, опять же опираясь на странную внутреннюю убежденность в этом.
– Может, тут я перегнул, – согласился Айт. – Но ноги тебе переломают. Или устроят темную. Накинут мешок на голову, отпинают и уйдут. А ты потом два года кровью ссать будешь!
– Уже…
– Что?
– Уже кровью ссу, – пояснил я с кривой улыбкой. – Ты закончил, Айт Руккенсон?
– Ты серьезно?
– Да.
– Тогда я закончил. Удачи тебе, придурок.
– И тебе, Айт. И тебе…
Он поднялся и ушел, оставив журнал на столе – вопиющее нарушение библиотечной этики. Я успокаивающе кивнул приподнявшейся дежурной, и она опять опустилась на жесткий неубиваемый стул.
– Вечно-Нова Театрал, – пробормотал я, опуская глаза к книге. – Надо же…
Задумка, кстати, была крутой у ребят. О ней писали и говорили везде. И ведь поперла их затея – театр пользовался немалой популярностью. Идея была проста – как-то разнообразить уже избитый репертуар. Новые сценарии почему-то никому не заходили – возможно, никто из наших драматургов не обладал великим талантом – а классические вещи были всеми просмотрены по десятку и более раз. В театр ходили ради игры актеров. Но даже это уже поднадоело. И тогда кто-то придумал Вечно-Нова Театрал с просто гениальной задумкой.
Они взяли обычную… драму? Пьесу? Не знаю, что именно, но с названием Вишневый Сад, что и так была в постоянном репертуаре. И вот день премьеры. Занавес поднимается – и зрители в недоумении. Вся труппа стоит на сцене, там же высокий табурет и два перевернутых цилиндра. Белый и красный.