Запертый

Актеры на глазах публики по очереди достают сначала по бумажке из белого, а затем из красного. И зачитывают вслух. Роль такая-то, характер такой-то. Так поступают все задействованные актеры, после чего на пять минут удаляются и представление начинается. Играют всерьез и без фальши, выкладываясь полностью. Никакого шутовства. Вот только ты играешь ту роль, которую вытащил. Играл главного героя – а сегодня ты анемичная семнадцатилетняя девушка с характером истерички. Отыгрывай! И все это в канве сюжета пьесы. Говорят, многие зрители испытали какой-то там экзистенциальный шок – знать бы еще, что это такое – так писали в газете.

С тех пор Вечно-Нова Театрал стал крайне модным театром со всегда полным залом. Они были и остаются очень популярными. Так что я понимаю Айта – он потерял многое. Я всю жизнь был в тени, а он… актер…

Вздохнув, я глянул на висящие над дверью громко тикающие механические круглые часы и опять углубился в чтение. У меня еще есть время. Я точно не собираюсь приходить раньше всех, как это было все эти годы…

А может все же стоило принять предложение мира?

– Нет… – произнес я, обращаясь к исцарапанной столешнице. – Нет…

***

На ежеутреннее собрание я не опоздал. Пришел минут за пять до его начала. Раньше я бы это время провел робко сидя на уголке неудобной скамьи. Сейчас же, глянув на циферблат настенных часов, наведался в кафе, где заказал себе еще один сурвдог, на этот раз выбрав рыбную сосиску с двойной рыбной же посыпкой. К этому добавил кружку слабого пряного рассола. Соль… ох уж эта соль…

Я помню те лекции в школе, где учителя, изливаясь от такого самодовольства, будто в этом есть доля и их заслуги, уверяли нас, школьников, что мы можем совершенно не беспокоиться касательно наших запасов соли и способов ее воспроизводства – все в полном порядке. Ну да… будто нам в девятилетнем возрасте было не пофиг на то, есть ли у нас запасы пищевой соли и как мы можем их пополнять…

Усевшись за стол – на место в торце – я глянул на мрачного, но удивительно молчаливого бригадира. Тот, ответив взглядом на взгляд, поинтересовался:

– Сделал дело?

– Сделал, – кивнул я, доставая из металлической коробочки узкую ленту и передавая ее сидящему рядом со мной Нурлану.

– Все хорошо проверил?

– Проверил, – опять кивнул я, не пытаясь помешать бригадиру показывать свою начальственную придирчивость.

– Доложил?

– Доложил.

– Хорошо, – кивнул чуть посветлевший Раджеш Паттари, расслабляя пальцы на ручке своей кружки.

Похоже, он опасался, что я начну дерзить или отмалчиваться, и моя спокойная готовность отвечать его порадовала. Хотя прежние мои доклады ему, конечно, нравились больше – боясь вызвать гнев бригадира, я был многословен, улыбчив и не забывал заискивающе вилять жопой. А еще я мог одним своим видом удивительно умело подчеркнуть тот факт, что без славного бригадира Раджеша Паттари наша не менее славная бригада не просуществует и дня.

Один за другим подходили остальные, шумно рассаживались и жадно припадали к краям кружек со сладким суррогатным кофе. Все как всегда… Я стал невольно расслабляться, твердо решив отработать и сегодня – если позволит на удивление хорошо чувствующий себя организм. Левый глаз – совсем заплывший – стал видеть чуть лучше. Головная боль утихла окончательно, но я осознавал – любое неверное движение, как любят писать в книгах, может вновь вернуть этого злого гостя в мою треснувшую черепную коробку.

Смешно… я невольно растянул распухшие губы в кривой улыбке. Пошутил сам про себя – и стало смешно…

– Улыбается он! – резкий скрипучий голос никак не вязался со вставшей у стола фигурой.

Высокая, видная, с уложенными в сложную прическу черными блестящими волосами, в красивом сари зелено-синего цвета с белыми цветами, с жирной красной точкой на лбу, источающая пряный аромат, сверля меня крайне злым взглядом, она стоял в шаге от стола. Хозяйка бригадира Раджеша и по совместительству его жена, госпожа Рани Паттари, мать Майка Паттари. Ну вот, похоже, и начинается та самая индийская драма, где все весело танцуют на фоне догорающих домов…

– Улыбается он тут! – повторила госпожа Паттари. – Смелый какой стал! Хамить и дерзить научился? Кто ты такой, чтобы сметь раскрывать свой наглый рот на моего мужа и его наследника-сына? Мы достойная семья! И мы не потерпим!

Я молча кивнул, продолжая жевать сурвдог. Может, она уже выговорилась и на этом все закончится…

– Ты должен извиниться перед моим сыном! И встань с этого места! Немедленно!

Я с недоверчивым удивлением взглянул на почти орущую на меня дородную бабу с искаженным гневом лицом. Реально? Ее так сильно зацепил тот факт, что я занял якобы второе по старшинству за этим столом место? Мы чистильщики! Мы сраные чернорабочие, и нам – а мне так особенно – глубоко плевать на свое место за общим столом. И она реально не понимает, насколько сильно сейчас унижает как своего мужа, так и любимого сыночка? Они сидят молча, опустив лица к столу и убрав руки под столешницу. Да уж… вот теперь ясно, кто главный в их почтенной сурверской семье…