Запасной козырь

Заурбек удивился. И задумался. Вспомнил про братьев. Нет, это не подходит. Братья — они и есть братья. Потом вспомнил соседских пацанов, с которыми в футбол гонял, груши по чужим садам обносил. Да нет, какая это дружба?! Может, в школе бы у него друзья и появились. Вот только поучиться ему пришлось недолго, война началась. Потом в лагере подготовки был, в Афганистане. Там тоже друзей не случилось. Правда, с одним парнем, уже на второй войне, что-то такое, похожее на дружбу, промелькнуло. Тот помоложе был, чем он, дикий совсем, боялся всего. Над ним издевались, Маугли его прозвали. Пожалел он мальчишку, как бы шефство над ним взял. Научил всему, что сам умел. Мальчуган к нему привязался, таскался за ним как собачонка, только что сапоги не чистил. Вот только плохо он его учил, как оказалось. Патруль его остановил и… Вроде пустая формальность — прикинься дурачком, попускай слюни, тебя и отпустят. Кому ты, сопляк кривоногий, нужен. А дурачок ножик достал и офицеру по шее.

— Нет, Босс, нет у меня друзей! — он развел руками. — Разве что автомат Калашникова? Ха-ха! Тогда друзей у меня по всему миру — миллионы!

Вертолет, видневшийся около лагеря, застучал мотором, лопасти дрогнули и поползли. Вокруг засуетились фигурки боевиков.

— Неохота было с другими мешки таскать? Да, Заурбек? — подковырнул Босс.

— Мешки я таскать не люблю, это ты точно подметил. Но и заставить их таскать меня никто не может, — презрительно усмехнулся тот. — Я не просто воин Аллаха, я наиб.

— И даже Ширвани не может? — заинтересовался Босс.

— Он может приказать тебя убить. Я убью, — безразлично сообщил Заурбек. — Он может приказать мне себя убить. Я убью. Но мешки разгружать? Нет, он не станет мне такое приказывать. Он же не дурак. А вот ты сейчас пойдешь к ручью и скажешь мальчишке, чтобы гнал лошадей в лагерь, — прищурясь, он поглядел Боссу прямо в глаза. — Или не пойдешь?

Тот растерялся.

— Да мне что, трудно, что ли? — он пожал плечами. — Я не гордый.

Заурбек засмеялся. Но смех этот был не добрый. Это был смех торжествующий, злой. Нащупал он слабину в этом странном приезжем, нашел прореху. Щеки раздувать, это многие умеют. Но если стержня в тебе мужского нет, то рано или поздно сдуешься. Вот и этот, стоило на него цыкнуть, на ровном месте захромал.

— Шучу я, — примирительно усмехнулся Заурбек. — Никуда ходить не надо. Надо просто громко посвистеть.

— Я свистеть не умею, — поняв, что прокололся, Босс затаил обиду. Почему этот бандит так вдруг обрадовался? Надо было сказать «не пойду, сам иди»? Или что? Нет, не понять их. Никогда. Хоть по крови и наполовину здешний, а — чужие они. Наверно, это была какая-то не та половина… Боссу самому было странно так думать. Странно и неприятно. И еще неприятнее было думать, что Заур его в чем-то победил. В чем-то непонятном. Ну, ничего, как сказал тот, как его, Ширвани? Пока жив, не проиграл? Вот и поглядим…

— Свистеть не умеешь? — Заур как будто удивился. — Я сам, — повернувшись в сторону ручья, он выдал заливистую трель, так что стоявшая рядом лошадь, отпрянув, испуганно заржала. — Садись, Босс, поехали!

— Пешком дойду, — буркнул он, — здесь недалеко.

Подхватив лошадь под уздцы, он начал спускаться с холма.

— Ты обиделся, что ли, мистер Босс? — весело окликнул его Заурбек. — Не обижайся. Глупость это. И вредно. Есть такая поговорка у русских — «на обиженных воду возят», я никогда ее не понимал. Какую воду? Куда возят? Зачем? Почему на обиженных? Может, ты мне объяснишь. Ты же с ними рядом всю жизнь прожил.

— Не знаю, — Босс пожал плечами. — Просто глупая поговорка. Таких много.

— У нас тоже есть про обиженных людей поговорка. Сказать?

Босс отошел уже довольно далеко от Заурбека, и тому приходилось не говорить, а кричать:

— Про обиженного человека говорят, что он сам себе на ногу наступил. Хорошая поговорка?

Босс только неопределенно махнул рукой и пошел дальше, повторяя себе под нос: пока жив — не проиграл.

Глава 28

Пока спецподразделения федеральных сил сутки напролет прочесывали лесные массивы, карабкались по ущельям и сидели неделями в засадах, один из самых известных лидеров боевиков преспокойно проживал в тихом селе неподалеку от столицы республики и чувствовал себя более чем уверенно, хотя портреты его висели на каждом шагу. Подумаешь, портреты! Всего-то и пришлось, что от бороды избавиться. Да еще, выходя из дому, цеплять на нос мерзкие кругленькие очочки. Вылитый сельский учитель, а никакой не бандит. Это они, те, проклятые, его бандитом называют. Тьфу! Сами тычутся, как кутята слепые. Вот и пусть тычутся.

Салаудди шел по главной улице, в тени от акаций, и даже улыбался слегка собственным мыслям. Улица была пустынна. Он специально выходил в то благословенное время, когда все правоверные совершали намаз. И местная милиция была на молитве, и бойцы спецназа, и просто те, кто мог бы повнимательней присмотреться к чужому человеку.