Заметки летописца

«Мы спрашиваемъ», — говоритъ онъ, — «г. Костомарова прежде всего, зачмъ въ его словахъ дано мсто только польскому государственному единенію западной Россіи, а опущено Литовское, котораго важности никакъ нельзя отвергать, потому что оно по преимуществу дало широкое развитіе тому внутреннему объединенію западной Россіи, котораго г. Костомаровъ почему-то не хочетъ видть, но которое очевидно всякому неспеціалисту? Мы спрашиваемъ г. Костомарова, что такое, если не внутреннее народное объединеніе, — тотъ поразительный протестъ всего литовскаго княжества противъ слитія съ Польшей, который длалъ столько шуму и бдъ въ XV столтіи и до самаго люблинскаго сейма? Что такое, если не народное объединеніе, тотъ религіозный протестъ западной Россіи противъ Польши, который выразился въ противодйствіи уніи, и во время котораго, въ 1623 году, жители всей западной Россіи, во всеуслышаніе говорили о себ, что истребить вру русскую можно не иначе, какъ истребивъ всхъ русскихъ? Что такое, если не внутреннее объединеніе, выразилось въ борьб казачества противъ Польши, казачества, элементы котораго самъ г. Костомаровъ не ограничиваетъ одною Малороссіей? Что такое, наконецъ, если не внутреннее объединеніе, выразилось въ томъ вковомъ факт, на который не хотятъ обратить вниманіе люди воззрній г. Костомарова, но который иметъ громадное значеніе въ изслдованіи единенія западной Россіи, именно литературный и государственный западно-русскій языкъ, который не былъ ни малороссійскій, ни блорусскій, а просто западно-русскій, равно понятный обоимъ племенамъ, на которомъ цлые вка писали, на которомъ писалъ воззванія въ народу самъ Хмльницвій, просимъ обратить на это вниманіе г. Костомарова и его друзей? Неужели и это не внутреннее, не народное объединеніе западной Россіи? Читатели, надюсь, согласятся, что все это такія доказательства историческаго брака Малороссіи съ Блоруссіей, которыя способны уничтожить всякія возраженія противъ его дйствительности и дать полное право считать об части западной Россіи неразрывно соединенными, видть одинъ западно-русскій народъ, въ которомъ общее единство, общіе интересы не должны быть подавляемы частными особенностями и интересами. Такъ я и поступаю въ моихъ лекціяхъ, — называю оба племени однимъ западно-русскимъ народомъ, и въ тхъ случаяхъ, когда идетъ вопросъ не объ національныхъ особенностяхъ, не отрываю отъ этого народа и литвиновъ, потому что сами они въ такихъ случаяхъ не отрывались отъ русскихъ западной Россіи, а дйствовали съ ними за одно».

Таково начало ученаго диспута. Пожелаемъ ему всякаго успха не въ примръ другимъ нашимъ диспутамъ, которые производили одинъ шумъ и не приводило нивъ какому ясному заключенію. Припомнимъ здсь читателямъ споръ изъ-за малороссійскаго языка. Кажется, предметъ достаточно важенъ и заслуживалъ бы основательной обработки; между тмъ дло ограничилось тмъ, что одни кричали: это не языкъ, а нарчіе! другіе же отвчали: нтъ не нарчіе, а языкъ! Нтъ нарчіе! Нтъ языкъ! и т. д.

Тмъ дло и кончилось.

Въ предстоящемъ спор мене всего ожидаемъ мы торжества и побды со стороны г. Костомарова. Всмъ и каждому извстно, что г. Костомарова постоянно упрекаютъ въ отсутствіи безпристрастія, въ нкоторыхъ неправильныхъ симпатіяхъ и антипатіяхъ. Этотъ упрекъ, по нашему мннію, еще не иметъ существенной важности. Сами по себ взятыя симпатіи и антипатіи суть дло хорошее. Он побуждаютъ въ труду, он сообщаютъ историку чуткость и проницательность, помогаютъ ему понимать и открывать то, чего никакъ не замтитъ человкъ холодный.

Вотъ и въ настоящей стать г. Кояловича есть упрекъ г. Костомарову въ пристрастіи, и упрекъ весьма рзкій.

«Я могъ бы вдаться», — пишетъ г. Кояловичъ, — «въ разъясненія того мннія, что г. Костомаровъ смотритъ на великоруссовъ какъ на какихъ-то каналій, отъ которыхъ нужно дергать себя подальше и съ утра до вечера на каждомъ шагу показывать имъ, что мы ихъ понимаемъ, т. е. показывать имъ постоянно всю ихъ негодность, вс плутни, вс беззаконія. Я могъ бы доказать, что этимъ взглядомъ проникнуты дйствительно вс историческія сочиненія г. Костомарова, и что это составляетъ самую печальную сторону трудовъ его, не раскрытую надлежащемъ образомъ только благодаря жестокому у насъ невниманію къ наук русской исторіи».

Такъ вотъ какъ онъ смотритъ? Этакой же онъ сердитый!

Гораздо хуже и важне намъ кажутся не симпатіи и антипатіи г. Костомарова, а тотъ недостатокъ научной строгости, то отсутствіе настоящихъ научныхъ пріемовъ, которымъ онъ постоянно страдаетъ и которое доходитъ до того, что нтъ возможности довриться ни одной его строк.

Г. Костомаровъ два раза потерплъ ршительное пораженіе на поприщ филологіи. Съ перваго взгляда тутъ нтъ ничего особеннаго, потому что г. Костомаровъ не знатокъ въ филологіи и, слдовательно, легко могъ ошибиться. Но ошибка ошибк рознь.