Законы отцов наших

Баг отводит глаза в сторону. Теперь в ней не чувствуется никакой внутренней нежности. Из последних слов — пусть они и сказаны тихим, спокойным голосом — брызжет злоба. Они пропитаны ненавистью. Хоби молчит. Он специально делает небольшую паузу, чтобы я еще раз воочию представила себе жизнь бедняков. Это сопереживание — самое лучшее и благородное, что мне досталось в наследство от Зоры Клонски, то, что делает меня ее дочерью, и я полностью отдаюсь в его власть, размышляя о том, что значит не иметь. Дело не в отсутствии роскоши и тех вещей, без которых мы, как нам всем известно, можем спокойно обойтись. Нет никакой трагедии в том, что мы ездим на покрытых ржавчиной машинах или едим сандвичи с дешевой колбасой, а не копченую индейку и камамбер. И дело не в недостатке самоуважения, в ощущении себя вечно вторым, которое иногда на короткое время охватывает меня, когда я сталкиваюсь с бывшими однокашниками по юридическому факультету. Они избрали для себя беззаботную, сытую жизнь в частных адвокатских фирмах и могут позволить себе как бы между делом небрежно упомянуть о поездке в Тоскану и Арубу, о второсортных курортах где-нибудь в Скандинавии, о различных восхитительных излишествах, которые мы с Никки никогда не увидим. Бедность для матери Лавинии, как, впрочем, и для многих других жителей нашей страны с черным, красным, желтым или белым цветом кожи, означает вечную борьбу за то немногое, что нужно их голодным, несчастным детям.

— Вы уже провели некоторое время в исправительном заведении для несовершеннолетних, не так ли? — спрашивает Хоби. — Пару недель в прошлом году за торговлю наркотиками?

— Угу.

— И когда вы опять принялись за старое и стали продавать наркотики, вы понимали, что теперь ваши шансы вернуться в тюрьму возросли, верно?

Хрупкие плечи опять бессильно повисают. Похоже, никому еще не удавалось обмануть свою судьбу.

— Поэтому сделка с мистером Мольто показалась вам вполне нормальной?

— Да, — отвечает она, — вполне нормальной.

Хоби кивает. Он опять двигается, только теперь медленнее. Да, это самый искусный ход, который он сделал с начала процесса. Крыша над головой, трехразовое питание, короче говоря, ей там самое место — у Лавинии есть все основания испытывать симпатию к исправительному заведению для несовершеннолетних.

— А когда представители обвинения впервые заговорили с вами о сделке? Может быть, это было двенадцатого сентября, когда к вам для снятия показаний пришел детектив Любич?

Хоби с раздраженным видом делает знак Нилу, чтобы тот подал ему копии полицейских рапортов. Нил, который ведет себя точно загипнотизированный, пробуждается и начинает рыться в большой папке с материалами дела.

— О да. Он пугал меня. Говорил, что эта сделка — наилучший выход для меня.

— Вы давно знали Любича?

— Он «тик-так». И уже дважды упрятывал меня в клоповник.

— Арестовывал вас?

— Угу.

— И он хорошо обходился с вами, Баг?

На ее лице появляется озабоченное выражение, которое следовало интерпретировать как эквивалент того, что она могла бы свободно передать при иных обстоятельствах.

— Ну, вообще-то он никогда не бил меня и вообще не делал ничего такого, — говорит она.

С мест для публики раздаются сдержанные смешки.

— Он лучше некоторых других полицейских, не так ли?

— Это точно, — отвечает Лавиния.

— Двенадцатого сентября вы были в больнице. Именно туда и пришел Любич, чтобы повидаться с вами, так?

— Угу, — говорит Баг, — потому что у меня был огнестрел.

Огнестрел — огнестрельное ранение на жаргоне полицейских и преступников.

— Потому что у вас был огнестрел, — медленно, с расстановкой повторяет Хоби и при этом опять бросает в мою сторону взгляд влажных темных глаз. — У вас была высокая температура?

— Высокая температура? Угу.

— Вам сделали обезболивающий укол?

— Чего мне только не делали.

— И полиция все равно подвергла вас допросу?

— Угу.

— Ваш адвокат присутствовал при этом?

— Нет, сэр.

— Тогда, может быть, с вами была ваша мать? — спрашивает Хоби.

— Нет, ее не было.

— Они приглашали инспектора по делам несовершеннолетних?

— Я не знаю, кто там был. Никто мне об этом не говорил.

— Значит, Любич пришел поговорить с вами. И он сказал, что они могут устроить вам сделку. Именно это он вам сказал?

— Да, если я все выложу. Ну, знаете, все насчет того, как эта леди попала туда, и прочее дерьмо. — Лавиния стреляет глазами в мою сторону и затем бормочет: — Извините.

— И вы рассказали ему сразу же, как только он спросил, что произошло?

— Не-а. Я говорила, что ничего не знаю. Просто наехали какие-то «Губеры».

— Однако в конце концов вы сказали нечто совсем иное, не так ли? Мистер Мольто зачитал часть ваших показаний.

— Похоже, мне пришлось это сделать, — говорит она.

— Похоже, вам пришлось это сделать, — произносит Хоби.