В дверь позвонили, Саша услышала голос отца и стала одеваться. Зайдя в спальню, остановилась перед зеркалом. Ну, конечно, и она, Саша, изменилась, не прошло для нее бесследно пережитое. Как же давно не смотрелась она в зеркало — такое большое, чистое… На трюмо стояла ее косметика, взяла помаду, тушь для ресниц, повертела в руках одну баночку, другую, поставила на место — отвыкла.
За столом Саша не столько ела, хотя безумно все было вкусно, сколько вглядывалась в лица родных ей людей. И видела на лицах родителей даже не внешние, а незаметные для постороннего глаза, признаки глубоких переживаний.
Отложив вилку, Саша произнесла:
— А сейчас я хочу объяснить своим детям, где я была.
— Может быть, не сейчас, — неуверенно предложила Людмила Анатольевна.
— Нет, мамочка, именно сейчас, сразу, пока мы все вместе, — твердо возразила Саша и, обращаясь к детям, как в воду с обрыва бросилась, объявила. — Дети, я знаю, что вам тут, пока меня не было, много чего обо мне наговорили. Да, я действительно была в тюрьме. Но я не совершила никакого преступления и не сделала ничего плохого. На меня наговорили, что я нарушила закон, но это не так. Я всегда учила вас говорить правду и сама всегда вам говорила правду. Так вот, я даю вам честное слово, что я ни в чем не виновата. Вы мне верите? — Саша требовательно заглянула в глаза каждому из своих детей. Никто из них взгляда не отвел.
— Мы тебе верим, — ответила за всех старшая — Саша.
***
Среди ночи она проснулась и не сразу поняла, где находится. Не светил в глаза опостылевший фонарь, не клубился под потолком плотный табачный дым, не открывалась то и дело в двери «кормушка», чтобы охранница проверила, все ли в порядке в камере, все ли на местах. И постель, на которой она спала, была мягкой, и окна, прикрытые плотными шторами, не пропускали уличного света. Что-то ей приснилось тревожное, что-то такое, отчего она проснулась. Но сон уже улетучивался и только какие- то смутные обрывки неосознанно тревожили. Саша поплотнее натянула одеяло, картины недавних дней не отступали.
…Вот Надя-цыганка, укладывая сумку, уныло мурлычет, переиначивая слова песни, которую они здесь распевали вместе: «Ехала цыганка из Кургана, пятерик везла до Магадана».
— Типун тебе на язык, дура, — ругает ее кто-то из девчонок, — Тебе же четыре года впаяли.
— А мне довесят, я же непокорная, — вроде как шутит цыганка, только смех у нее невеселый, горький смех. А каким он еще может быть после объявленного приговора?
… А вот — добрая подружка Василиса. Как она заботилась, как оберегала Сашу весь этот год. На прошлой неделе Ваську привезли после суда. «Ну как?» — нетерпеливо спросила Саша, зная, что сегодня Дунаевой должны зачитать приговор. Не в силах ответить, Василиса безутешно разрыдалась и только спустя несколько минут сумела вымолвить: «Десять». Ночью, после отбоя, они шептались.
— Ну ты подумай, они же ничего не доказали, да даже и не доказывали. Как будто эти наркотики с неба упали. Так никого из нашей фирмы и не нашли, да я думаю, и не искали. А зачем искать, если есть на кого все повесить. Ты только подумай — десять лет, Васька уже совсем большой будет.
Снова уснуть, в ту первую ночь дома, ей удалось с трудом. Но засыпая, уже в полудреме, Саша подумала: вот оно, счастье. Дом, тишина, всё родное и все родные — рядом.
***
— Ну что, генерал, к чему привели ваши хитроумные комбинации? — не скрывая иронии, спрашивал Патрон.
Они сидели все в той же завешанной коврами комнате и так же потрескивали в камине березовые поленья. — Ваш Михей, насколько я осведомлен, так и не приполз на коленях, и в тюрьму в обмен на дочь, добровольно, как вы рассчитывали, не отправился. Мне кажется, что если этим делом по-прежнему будут заниматься те же самые дуболомы, то в итоге их ждет бесславное поражение.
— Вам кажется, или вы уверены, — спросил Мингажев, лишь бы не сидеть молча, как провинившийся первоклашка.
— Если мне кажется, значит, я уверен. И хватит об этом. Вам было поручено важное дело, а вы увлеклись удовлетворением собственных амбиций. — и видя, что Чингисхан хочет возразить, требовательно спросил. — Где Аникеев?
— Думает, что скрывается от нас, на самом деле мне известен каждый его шаг, все разговоры тоже под контролем…
— «Известен каждый шаг», «под контролем» — все э то ерунда! — передразнил Патрон, и, не скрывая больше раздражения, оборвал своего собеседника. — Почему он до сих пор не в тюрьме?
— По мне, так жизнь в бегах хуже любой тюрьмы.
— А мне надо, чтобы было по мне, — повелительно рыкнул Патрон. — В тюрьму его! И немедленно.
— Считайте, что он уже на нарах в следственном изоляторе. Но в таком случае полагаю необходимым передать дело из области в Следственный комитет.
— Я уже просил вас однажды избавить меня от ваших тактических манипуляций. Считаете — действуйте, мне нужен результат. У вас для этого достаточно полномочий и возможностей.