Закон подлецов

Полное отсутствие в деле хоть каких-то документов, свидетельствующих о вине молодой женщины, пожар в архиве, явно липовые экспертизы компьютера и земельных участков, попытка «прокрутить» административное дело о лишении Лисиной родительских прав, множество иных, понятных только профессионалу его уровня, деталей — все свидетельствовало о намерении упрятать эту женщину за решетку надолго.

«Надо покопаться в ее биографии, — решил Силин. — Должно же быть хоть что-нибудь, что привлекло к ней такое особе внимание». Он прекрасно отдавал себе отчет, какие задействованы здесь не только силы, но и ресурсы. Следовало быть предельно осторожным.

Одного телефонного звонка старому однокашнику, занимавшему ныне немалый пост в генпрокуратуре, хватило ему, чтобы узнать, что Александра Лисина — дочь Сергея Михеева. Того самого Михея, имя которого уже много лет не сходит с газетных страниц и сайтов. Ну, что ж, по крайней мере, можно быть полностью уверенным, что девочка ни в чем не виновата и кто-то попросту жаждет свести собственные счеты с ее отцом. И не просто счеты сводит, а, судя по событиям последнего года, хочет уничтожить непокорного и чересчур уж независимого бизнесмена. Да, здесь было над чем подумать.

И Силин отправился к председателю суда, с которым дружен был уже не один десяток лет, еще со студенческой скамьи.

— Небось по делу Лисиной явился, — угадал председатель причину визита старого товарища. — Видно, успел ознакомиться с делом? — спросил он напрямую. — Что скажешь?

— А что тут скажешь. Я так понимаю, оттуда, — и Силин ткнул пальцем в потолок, — команда поступила четкая — будет сидеть.

Председатель лишь вздохнул и кивнул головой.

— Им легко команды раздавать, а отвечать в итоге кому? Нам с тобой. Тебе и мне!

— Да что ты так всполошился? Впервой что ли? За что отвечать-то, за что?

— Ты бы хоть прессу почитал. Вокруг этого дела уже такой вой подняли, что мама не балуй. И в прессе, и на телевидении, и в Интернете. Не только у нас, но и за границей, визжат что есть сил, что в России нет правосудия.

— Ну к этому нам не привыкать, — усмехнулся председатель.

— Не скажи. Кроме журналюг еще и правозащитники подключились. У меня есть точные сведения, что сам Бабушкин собирал подписи под письмом президенту.

— Это какой Бабушкин, который из Общественной палаты?

— Во-во, он самый. Ты же знаешь, он старик въедливый, будет шуметь, пока своего не добьется. К тому же один из защитников у этой Лисиной Шота Гогсадзе, член Общественной палаты при президенте. Недавно с ним президент чуть ли не целый час беседовал на правовые темы.

— Толя, не крути, что ты предлагаешь?

— Предлагать что-либо тебе, председателю районного суда, представителю самого гуманного, справедливого и неподкупного суда в мире, — помилуй, у меня и мысли такой не возникало. Я лишь мнением своим делюсь. Кончится это все большим скандалом, я лично постараюсь подальше быть от этой грязи. И тебе советую. Женщина уже год в СИЗО парится. По всем параметрам спокойно можно под домашний арест переводить. Куда она денется, тем более от троих малых детей?

— Ну, Силин, ты силен, — старой, еще в студенческие годы придуманной поговоркой отреагировал председатель. — Не ожидал от тебя такой прыти.

— Никакой особой прыти, — возразил Анатолий Семенович. — Всего лишь холодный расчет. Там в деле фигурирует целая группа. Завтра мы ее отпускаем под домашний арест, потом это дело переходит в другой суд, и мы, какое бы решение ни приняли, остаемся в стороне.

— Пожалуй, ты прав, вынужден был в итоге признать председатель суда. — На том и порешим.

***

Как же хорошо ей было дома. Погрузившись в ароматную пену ванны, она прикрыла глаза. Из-за двери раздавался беззаботный смех детей, неразборчивый голос мамы, из кухни тянуло каким-то необыкновенным ароматом. Ей вообще все сегодня казалось необыкновенным, даже ее собственная квартира, в которой уже столько лет прожито. И ни о чем плохом не хотелось думать. Ни об этом гадком украшении — электронном браслете слежения, которым ей окольцевали ногу, ни о том, что за пределы квартиры и шагу ступить запрещается, ни о том, что ничего еще не закончено и впереди ее ждет неизвестность — суды, приговор. Сейчас все это казалось таким далеким и неважным, несущественным. А существенно только то, что вот уже два часа она дома, Саша, Лиза, Сережа рядом, и мама, а скоро отец приедет, и сестра, и они все вместе сядут за стол. И хотелось лежать и нежиться в этой теплой воде. Но соскучившиеся по ней дети уже не раз заглядывали в ванную комнату и нетерпеливо спрашивали: «Мама, ты скоро?». Как же они, ее детки, выросли, изменились за этот год.

Год, целый год, вырванный из жизни. Год, который ни за что не вместит в себя календарных двенадцать месяцев, год, который вообще нельзя измерить временем.