Заключительный аккорд

Когда Фаренкрог полз по узкой полоске ничейной земли, его охватил страх, чего ранее он почти никогда не испытывал. Во Франции он имел дело с американцами, англичанами и гитлеровцами, так сказать, третьей категории. Гитлеровцы, с которыми ему пришлось столкнуться на берегах Нарева и Вислы, отнюдь не были новичками. Но неужели они не понимали всей безвыходности собственного положения?

Фаренкрог полз после Григорьева. Вот и передовая осталась позади. Оказавшись по ту сторону линии фронта, они сразу же почувствовали себя военнослужащими вермахта, за каковых им и следовало выдавать себя: документы, обмундирование и оружие были немецкими.

Утром первого декабря Фаренкрог появился в полевом госпитале. Он заявил, что болен, и назвал при этом подробные симптомы болезни.

— Острый гастрит, — сделал заключение доктор Цибарт. — Наилучших результатов можно достичь только при стационарном лечении. Строгое соблюдение диеты. Не знаю, сможете ли вы в настоящих условиях… Ваш солдат может устроиться у нас… — Цибарт объяснил переодетому Григорьеву, как ему найти убежище для санитаров, а сам сделал соответствующую отметку в документах Фаренкрога.

Григорьев пошёл устраиваться к санитарам, которые, несмотря на добродушные насмешки над его произношением, приняли его довольно хорошо. Однако из их помещения нечего было и мечтать выйти на связь с центром. Чемоданчик с рацией пришлось перенести в госпиталь к Фаренкрогу.

Доктору Цибарту приходилось нелегко. Ему так хотелось излить перед кем-нибудь душу, однако пойти на такой разговор он мог только с себе равными. В настоящее время таких в госпитале было трое. Все трое лейтенанты, но он никак не мог решиться сделать первый шаг к сближению. Именно поэтому последние дни его всё чаще и чаще тянуло поболтать с Фаренкрогом, который спокойно лежал в одноместной палате.

Григорьев, отличавшийся тем, что он всегда успевал заметить самое главное, и на этот раз вовремя увидел, как во двор въехал тёмно-серый «хорьх» с эсэсовским номером, за рулём которого сидел штурмбапфюрер, а рядом с ним — ещё какой-то офицер-эсэсовец. Машина подъехала к штабу и остановилась. Эсэсовцы вылезли из машины и вошли в здание штаба.

Фаренкрог, словно невзначай, обратил внимание главного врача на машину, остановившуюся у штаба. Фаренкрогу показалось, что доктор Цибарт побледнел, увидев её.

А через минуту доктор уже рассказывал Фаренкрогу о том, как в госпитале появились эсэсовцы, на теле которых не было татуировки о группе крови, о том, как они открыли стрельбу в госпитале.

— Один из них очень скоро отдал богу душу. Короче говоря, ситуация довольно редкая даже на войне. — Доктор уставился на Фаренкрога, ища у него поддержки или хотя бы сочувствия. — Всё, конечно, должно было произойти иначе, но…

Фаренкрог встал и, что-то пробормотав, вышел.

«Один из них очень скоро отдал богу душу… Бедняга Шнелингер!» Глаза Фаренкрога на миг заволокло туманом.

Когда он спустя некоторое время зашёл в кабинет Цибарта, тот поставил на стол бутылку коньяку.

— Французский. Только не рассказывайте об этом своему гастриту, — проговорил доктор, наливая в чайные стаканы коньяк. — Я раньше никогда не думал о том, что меня по ночам будут мучить кошмары. — Он выпил коньяк одним махом. — Если бы я сделал ему переливание крови, он сейчас был бы далеко-далеко, да и его коллега тоже.

— Коллега, кажется, офицер?

— Его каждый день допрашивают… Быть может, рады него и прикатили сюда господа из управления имперской безопасности? У нас он пробудет не больше нескольких часов. Вон видите маленький домик, там его и содержат… Лучше всего забудьте об этом… — Цибарт тряхнул головой, словно надеясь избавиться от своих нелёгких мыслей. — В самом деле, для вас всё же лучше будет…

Фаренкрог с напряжением смотрел в окно, пока у него не заслезились глаза. Спустя несколько минут он увидел, как трое вооружённых автоматами жандармов повели Хельгерта в домик егеря. Наручников на его руках не было. Обратно его вели примерно через час, но уже в наручниках.

«Хорьх» с эсэсовским номером всё ещё стоял на своём месте.

«Какая страшная усталость навалилась на меня», — подумал Фаренкрог.

В дверь постучали. Фаренкрог вздрогнул от неожиданности. Оказалось, что это принесли ужин.

«По какому же плану действовать? Освободить Хельгерта силой — это значит вступить в перестрелку с жандармами. Пока откроешь дверь, весь штаб будет доднят по тревоге. А может, Хельгерта ещё раз вызовут на допрос? Утром нас будет больше. С тремя жандармами справиться не так уж трудно… Ужин дают чёрт знает какой! Оно и неудивительно: конец войны близок. Выходит, доктора Цибарта мучит совесть. Но почему именно? И способен ли он помочь мне? Перед ним любую дверь откроют. Но как его убедить в необходимости такого шага? А может, достаточно будет сосредоточить всё своё внимание на этих двух эсэсовцах? Где будут они, там будет и Хельгерт. Интересно, кто его допрашивает? Об этом должен знать Цибарт. Видимо, кто-нибудь из старших офицеров штаба корпуса. Не с этого ли конца нужно начинать?.. Шнелингера, значит, уже нет в живых».