- А зачем табор с тобой? – спросил Лаутар, забравшись в коляску Аны, приняв у нее вожжи и кивнув в сторону пестрых повозок.
- Это твой табор. Отец тебе подарил, - сказала Ана, и обняла смуглыми тонкими руками Лаутара за шею.
Они стояли в коляске, и Лаутар чуть натянул вожжи, и кони медленно тронулись, и коляска двинулась по пыльной желтой дороге, а они так и стояли в коляске, обняв друг друга, и за ними ехал весь табор, теперь - табор Лаутара.
И рядом с табором сначала шли Смирнов и Гроссу – первые лица в республике, а потом запрыгнул в одну из скрипучих повозок сначала Сеня Гроссу, а потом Сеня подал руку Смирнову, и затащил квадратную фигурку Ивана Никитича в пеструю цыганскую повозку.
И поехал табор дальше, по дороге.
В кибитке, ехавшей сразу за бричкой Лаутара, ехали цыгане - музыканты.
Лаутар глянул хмуро на молодого - лет семнадцати - цыгана, выпиливающего что-то на своей бедной скрипке.
Молодой цыган даже замолк от такого внимания, смычок его в нерешительности замер.
А Лаутар улыбнулся насмешливо, и крикнул, тоном цыганского барона и по всему видно, что серьезного человека:
- Играй, Лаутар, что замолчал! Хорошо играешь, а!
Табор ехал дальше, а Лаутар и Ана не видели никого, потому что смотрели друг другу в глаза.
Высоким, таким высоким было над ними южное небо. И высокими, такими высокими были по обе стороны бесконечной дороги тополя.