Габриэль остановилась перевести дух, а воительница непонимающе покачала головой. Девушка принялась объяснять:
— Ну хорошо, представь, что я пою легенду о том, как ты поборола титанов. А все слушают. Потом начинающий певец-аэд меняет пару строчек и рассказывает все по-своему. Его историю перепевает другой, третий, и, наконец, я слышу легенду и думаю: «О, это что-то знакомое, но…»
— Поняла, поняла, — заскучала Зена. — Но почему?
— Не перебивай. Так вот, если читать записанные тексты, какие продает мой друг Петер, песня останется прежней. Кто бы ее ни пел, он скажет, что именно ты поборола титанов, и не спутает тебя с Иолаем или Гераклом.
— Гераклу было бы все равно. Мне тоже.
— А мне нет, — возразила Габриэль. — Я бы так легко не отказалась от заслуг. Если я положила на легенду немало сил: подобрала размер и рифмы, придумала героев, зачем же отдавать ее другим? Не понимаю… Ты слышала шум?
— Арго дала бы нам знать, а она молчит. Все в порядке, — успокоила воительница и положила руку подруге на плечо. Девушка улыбнулась в ответ.
— Поспи, — предложила Зена. — Я совсем не устала и могу вас покараулить. Кстати, — добавила она с ехидной усмешкой, — если хочешь поколотить златовласого вора, тебе лучше набраться сил.
— Я расплющу его, как малюток из северных мифов — фей, или как там их звать, — сонно пробормотала Габриэль и осторожно завозилась, устраиваясь поудобнее. Элизеба не проснулась. Зена с нежностью поглядела на мигом задремавшую болтушку, и улыбка тронула ее губы. Глаза Габриэль были закрыты, она глубоко дышала во сне. «Накажу хитреца, — передразнила воительница. — Глупышка! Как же она непохожа на других!»
Зена бесшумно потянулась, поднялась на ноги и отправилась изучать соседнюю комнату. Помещение оказалось еще менее пригодным для жилья, чем первое: повсюду валялись камни, мусор, замызганные лоскуты, засохшие объедки, черепки и ржавые лезвия. Запах, разумеется, был под стать обстановке, и нос воительницы сам собой сморщился. Убедившись, что через заднюю дверь мог выйти только мальчишка, Зена поспешно вернулась назад, стараясь не дышать.
Почему такие трущобы стояли в городе, находившемся под властью просвещенного царя? «Простите, господин, — стратега», — иронично поправилась воительница, мысленно обращаясь к Тезею. Насколько она помнила, Тезей терпеть не мог, когда его именовали царем или правителем: он предпочитал поддерживать впечатление, будто его решение можно оспаривать.
Так, а теперь об Ипполите. Всей Греции известно, что Тезей победил воинственную амазонку и, захватив Ипполиту в плен, привез ее в Афины. Вопреки ожиданиям, отношения между супругами вовсе не были враждебными. Царь и царица нежно любили друг друга.
Благодаря мудрым правителям, дела в городе шли превосходно, и другие полисы только с завистью поглядывали на Афины, на их мощь и богатство.
Теперь же город больше всего походил на Спарту: нищета, голодные дети, повсюду рыщут воры и разбойники, стража обленилась или проворачивает грязные делишки, не особенно таясь.
Зена увидела полис, где бедные женщины, такие, как Элизеба, попадают в тюрьму, набитую пьянчугами и негодяями, вроде — как бишь его — Мондавиуса. И женщина утверждает, будто оказалась в темнице, потому что сын не желал воровать для хозяев!
«Эй, не увлекайся», — приказала себе воительница, но ситуация предстала перед ней в новом свете, и Зена уже не могла оставить все как есть.
«Вспомни, какой была сама, — продолжала она внутренний диалог. — Деревенская девушка — сильная, но не телом, а духом. Если б кто-то передал царю просьбу селян и он пошел бы навстречу, насколько изменилась бы твоя жизнь? Полностью», — подумала Зена и одернула себя.
— Что было, то было. Живи настоящим, — прошептала она. — Прошлое далеко, будущее тоже.
Слишком много людей нуждались в ее помощи. Ее умение постоять за себя теперь выручает многих слабых, запуганных и несчастных. Зена прошла трудный путь, но так сложилась судьба, и она не собирается отступать.
Мысли текли сами собой, и воительнице не понравилось, что они зашли так далеко. «Чего доброго, поверишь в эту чушь», — усмехнулась она, возвращаясь в реальный мир. Зена по привычке бросила взгляд на Габриэль, и на душе потеплело: положив голову на выступающую балку и крепко обнимая Элизебу, девушка спала, как младенец. Мать Кратоса дремала, свернувшись калачиком и устроив голову на бедре у Габриэль. На мгновение ее лицо озарилось улыбкой, и она показалась едва ли не ровесницей девушки.
«Не думай о них, не думай, — твердила себе воительница, отворачиваясь и наблюдая за причудливой игрой огня, горевшего в глиняной плошке. — Афины — чужой город для тебя и Габриэль».
Через час вернулся запыхавшийся Кратос, покрытый толстым слоем дорожной пыли. Элизеба все еще спала; Габриэль услышала шорох и приподнялась.
— Все в порядке, это мальчишка. Спи, — шепнула Зена. Габриэль что-то пробормотала. Зашевелилась Элизеба. Кратос затаил дыхание, но женщина только переменила позу и затихла.