Загон

Снаружи аэропорт Нджили имел не менее удручающий вид, чем внутри. Он был очень маленьким, и если бы не трехъярусная конструкция в центре, имел бы вид распластанного двухэтажного барака блеклого желтого цвета. Вокруг здания была большая заасфальтированная площадь, ни одного деревца или кустарника, словно землю запрятали в камень, и возникало непреодолимое ощущение безжизненности. Само строение было увешано антеннами и локаторами, которые несуразно смотрелись на столь примитивной постройке. Для такого рода конструкции название «аэропорт» звучало слишком пафосно. Все же в моем сознании это место должно являть собой комплекс из нескольких современных сооружений, оборудованных по последнему слову техники, и призванных быстро и безопасно обеспечить транспортировку по воздуху пассажиров, грузов, и воздушных судов. Н-да, прав был профессор Столпов, говоря о том, что не во все точки земного шара цивилизация дошла в полном ее объеме, где-то сохраняется еще и мезозойская эра.

У здания аэропорта нам посчастливилось взять такси. Если бы не Жан, я бы никогда не понял, что стоявшие рядком проржавевшие, измятые и покореженные автомобили непонятных марок предназначены для перевозки пассажиров. У этих машин не было никаких отличительных знаков, а год их выпуска был настолько отдаленным, что даже угадать страну-производителя было невозможно. Водители стояли возле своих кабриолетов, покуривая какую-то вонючую травку и громко переговариваясь между собой. Как только они поняли, что мы направляемся к ним, то всей сворой окружили нас и начали предлагать свои услуги, отпихивая друг друга и переругиваясь.

— Мунделли, сюда! Мунделли, садись ко мне! Мунделли! Мунделли!

в подобии французской речи..

— Мунделли, — это общепринятое обращение к белому человеку в Конго. Иногда они назовут тебя месье, иногда месье белый, но чаще всего ты будешь слышать именно мунделли, — просветил меня мой приятель.

Он же выбрал более или менее пригодный для нашего перемещения автомобиль, о чем-то переговорил с водителем, тот бойко подхватил наши чемоданы, запихнул в багажник, привязал крышку веревкой, чтобы не раскрывался по дороге, ибо, как я понял, замок там давно отсутствовал, и мы покатили в сторону центра столицы.

Машина, надо отметить, ехала по относительно ровной, асфальтированной дороге довольно быстро. В ту же сторону, да и навстречу нам, ползли чудовищно перегруженные грузовики, перевозившие непонятное барахло. К бортам их кузовов были привязаны канистры и бочки, а также столы, стулья, еще какие-то конструкции, а весь груз был полузакрыт плотным брезентом, поверх которого восседало неимоверное количество людей, как мне показалось в некоторых случаях, число их достигало полусотни.

Обогнав один такой грузовик, я не удержался и сказал Жану:

— Господи Боже! Да ведь это же самоубийство!

— И ты даже не представляешь себе, насколько близок к истине! — улыбнулся француз. — Но ты прибереги свое удивление, тебе еще столько предстоит увидеть!

В некоторых местах дорога практически соприкасалась с железнодорожными путями и в какой-то момент мы поравнялись с небольшим составом, состоящим всего из четырех вагонов. Но зато каких! Разбитые и раздолбанные, давно утерявшие окна и двери, плотно набитые пассажирами, для части которых хватило места только на крыше. Я с неподдельным изумлением смотрел на немыслимый поезд, когда на крыше покачивающегося рядом вагона приподнялся здоровенный молодой негр, что-то выкрикнул, чем-то размахнулся и швырнул это самое что-то прямо в нас. Нечто увесистое ударило по крыше нашей машины, водитель взвизгнул, высунулся в окно и разразился столь длинной и гневной тирадой, что привлек внимание всего сброда, восседавшего на крыше вагона. Негры начали что-то вразнобой горланить в ответ, и в сторону нашей машины посыпалось неимоверное количество всякой дряни, которая только могла до нас долететь. Тем временем уже все находившиеся в поезде, уставились в нашу сторону, что-то вопили, улюлюкали, кричали и… швырялись, вероятнее всего, объедками. В неистовый раж вошли все, и я уж подумал, что на этом наше пребывание здесь и закончится. Однако наш водитель, продолжая ругаться, сумел поддать газу, и мы оторвались от поезда, растворившегося в стремительно сгущавшихся сумерках, но еще долго неслись издалека крики и вопли разъяренных пассажиров.