Загон

В столицу мы въехали, когда было уже совсем темно. Вопреки моему ожиданию в городе кипела жизнь, машин было невероятное множество, в какой-то момент мы даже встали в некое подобие пробки. Народ сновал огромными толпами туда и сюда, подбегал к автомобилям, что-то спрашивал, что-то пытался продать. Окна в машине были постоянно открыты, мне показалось, что они вообще никогда не закрываются. Не знаю, как спереди, но сзади, где сидели мы с Жаном, ручки, поднимающие стекла, отсутствовали вовсе, и я продолжал вдыхать «ароматы Конго», то есть такую невообразимую вонь, с которой амбре аэропорта не могло даже сравниться. Повсюду высились кучи мусора, видимо собранные кем-то, но непонятно зачем, потому как грязи было столько, что временами она равняла проезжую часть с имеющимся кое-где тротуаром.

На каком-то перекрестке, прямо посередине дороги, местные жители развели чудовищного размера кострище, и что-то жарили, тут же и пожирая свое жаркое, при этом неистово веселясь. Вонь стояла чудовищная, стало нечем дышать и я зашелся кашлем. Жан протянул мне влажную салфетку, я приложил ее к носу и губам, закрыл глаза и попытался отвлечься. Какое там! Я устал, был голоден, от отвратительных запахов меня мутило (должен сказать, что к запахам снаружи примешивалась отвратительная вонь, источаемая нашим водителем) хуже, чем от избытка алкоголя. Снисходительно глядя на меня, Жан заметил, что весь этот антураж почему-то напоминает ему начало романа Патрика Зюскинда «Парфюмер», где автор описывал вонь, царившую в городах Франции начала восемнадцатого века. Как-то даже отлегло и, посмеявшись, мы сошлись на том, что вероятнее всего Зюскинд также посещал Киншасу и испытал те же ощущения, что и мы. Вообще, должен признать, что последние сутки я все время чувствовал себя довольно плохо, кружилась голова, ломило все тело, а теперь вот еще и подташнивало, но я полагал, что все это от перевозбуждения и накопленной усталости, и если как следует отдохнуть, да немного привыкнуть, то можно и придти в себя.

К счастью, вскоре мы прибыли на проспект Правосудия, где проживал Антуан Мобобо, тот самый приятель профессора Столпова. Он жил в весьма изящном особняке, выстроенном, как заметил Гебауэр, в Викторианском стиле. Да и все прочие, отгороженные от мира высокими оградами дома, мимо которых мы проехали, свидетельствовали о том, что люди, обитающие на этой улице, принадлежат к местной элите. Дверь нам открыла сухонькая маленькая негритянка в чистом белом переднике, которая проводила нас в просторную гостиную, что-то невнятно буркнула и вышла. Я осмотрелся. Комната была обставлена с большим вкусом, добротно, что стоило по всем меркам совсем даже не мало, и чего, признаться, я совсем не ожидал. Огромный мягкий диван в виде буквы «Г», перед ним массивный журнальный столик из желтоватого стекла на резных ножках из слоновой кости, на полу тончайший ковер, скорее всего ручной работы, на стене огромный плазменный телевизор и несколько картин в дорогих рамках. В силу того, что я не силен в живописи, позже поинтересовался у Жана, что это были за картины, и он пояснил мне, что это работы импрессионистов, и что, скорее всего все-таки подлинники.

Вскоре распахнулась дверь, находящаяся в противоположной стороне по отношению к той, через которую вошли мы, и нашему взору предстал сам хозяин. Господин Мабобо сильно напоминал профессора Столпова, мне показалось, что передо мной фотографический негатив Ивана Андреевича, и я невольно улыбнулся. Антуан был такой же маленький, толстый, только черный, как ночь. Он был не лысый, а очень коротко стриженый, отблеск седины отливал на черной блестящей коже головы, а когда Мабобо повернулся к окну, чтобы задернуть поплотнее гардины, мой взор привлекла затылочная часть его черепа, испещренная рубцами и гнойниками, что вызвало некое отвращение к самому доктору. И если российский профессор источал дружелюбие, то конголезец был суров и мрачен. Кроме того, от него исходил какой-то мерзкий, приторный мускусный дух, смешанный с еще более отвратительным запахом тления. Он не улыбнулся, молча протянул по очереди руку, сначала Жану, потом мне, и по-французски сказал, что Иван его предупредил, и он забронировал нам номера в гостинице «Мемлинг» на Авеню дю Чад. Гостиница категории пять звезд и нам понравится. Он замолчал и многозначительно уставился на нас, пока Жан переводил мне его речь. Мабобо не предложил нам ни выпить, ни просто сесть, от столь «радушного» приема мы растерялись, и тоже молчали. После паузы, Жан первым обрел дар речи и спросил, перейдя на английский, чтобы диалог был более удобен нам всем.

— Скажите, господин Мабобо, Иван Андреевич сказал вам о цели нашего визита в Конго?

— Иван просил помочь вам в первое время. Полагаю, что, забронировав вам номера в отеле, я частично выполнил просьбу моего друга. Что же касается дальнейшей помощи, то уповайте на Господа нашего. — И толстый негр воздел свои очи к потолку.

— Но… — от такого даже Жан растерялся. — Куда же нам идти потом? Завтра…