Задолго до победы

Последние слова дались Нинке с большим трудом, она произнесла их уже на выдохе и каким-то странным хриплым полушёпотом. Потом вдохнула полной грудью, словно освободилась, наконец, от непосильной ноши, и опасливо покосилась на Василису.

Прошло не менее минуты, прежде чем Нинка спросила с надеждой в голосе:

— Ты ведь не сдашь меня милиции?

Василиса задумалась, не спешила с ответом. «Вот ведь как случается в жизни, — мелькнула у неё мысль. — Один человек невиновен, но многие годы вынужден провести в тюрьме. Другой же совершил убийство и остаётся на свободе. Справедливо ли? Кто вершит судьбами людей? Кому следует адресовать вопрос?»

— Мне это, Нина, ни к чему. Не бойся, — успокоила Василиса подругу. — Думаю, твой насильник получил по заслугам. Да ты и сама себя наказала, казнишься содеянным до сих пор.

— Правда? — обрадовалась Нинка.

— Правда. Хладнокровный убийца не мучается совестью. Думаешь, этот подлец Максим, если бы убил тебя, стал казнить себя, как делаешь это ты, поруганная им?

— Нет, конечно.

— Ну, вот, и не переживай больше. Рассказала мне об этом, облегчила свою душу и будет с тебя. Утри слезы и постарайся забыть.

— Спасибо, Васска, — хлюпнула носом Нинка. — А насчёт казни ты права. Мучилась я все эти годы, ой как мучилась. Снился мне этот гад постоянно, думала с ума сойду. Один раз собралась даже явиться в милицию с повинной, да Захар Егорович запретил. Приснился он мне и приказал молчать. Я так и поступила. Когда становилось особенно невмоготу — доставала иконку и молилась. Я ведь не перестала верить в бога.

— Скажи, а следователь допрашивал тебя? — поинтересовалась Василиса, будто пропустив мимо ушей признание Нинки о приверженности к религии.

— А как же! Только он наведался в тайгу спустя две недели, когда этот подонок не появился в лесничестве в обозначенную дату. Его потеряли, стали искать. Сначала пришёл ко мне человек из лесничества, спросил, куда подевался лесник, и только после него заявился следователь. Тот же самый, который расследовал убийство Захара Егоровича.

— И что ты ему рассказала?

— Сказала, что ничего не знаю. Ушёл Максим Елисеевич в лес и не вернулся. Думала, в городе остался, мало ли что? У него там квартира сохранилась. Он мне не отец, я ему не дочь, особо не общались. В общем, наговорила следователю с три короба. Сама поразилась, откуда слова брались и с языка слетали. Следователь смотрел на меня очень пристально, будто факелом водил перед лицом — меня аж в жар бросало. Я врала впервые в жизни, и боялась, что он догадается. Но ничего, обошлось. В тот день, когда я… когда это произошло, поднялась пурга и все следы замело. Потом ещё мело несколько дней. Тропу к проруби замело, она потом замёрзла, я прорубила её в другом месте.

— Перезимовала одна, или нового лесника прислали?

— Следователь сказал, чтобы я не испытывала свою судьбу и отправлялась немедленно в город.

— Двух лесников не стало. Одного убили, и второго, похоже, тоже, — сказал следователь. — Не хочу, чтобы и ты вслед за ними отправилась на тот свет.

Он на лошади приехал. Посадил меня в сани и увёз в город, устроил в бригаду путейцев ученицей. Так вот я здесь и тружусь по сей день.

Нинка умолкла надолго и смотрела в чёрную пустоту окна. На улице уже давно стояла темень, а они вдвоём продолжали сидеть за столом, прижавшись друг к дружке, не шевелясь, и не зажигая огня. Свет сочился из коридора узкой полоской под дверью и разбавлял комнатные сумерки. Этого было достаточно, чтобы различать лицо друг друга.

— О чём ты сейчас думаешь? — спросила Нинка.

— Не поверишь, — отозвалась Василиса. — Размышляю о месте человека в жизни.

— Во как! — удивилась Кувалдина. — А мне показалось, коришь меня за убийство.

— Кори, не кори — что от того? Жизнь вспять не вернётся, чтобы вновь предоставить тебе право выбора.

— Это точно, — с сожалением вздохнула Нинка. — Бог всё продумал за каждого человека, когда даровал ему жизнь. И дорога у этой жизни только в одном направлении. К младенчеству возврата уже нет.

— Только вот дорога эта у всех людей, почему-то, разная, — с грустью заметила Василиса. — У кого-то она прямая и широкая, а кто-то до конца своих дней должен идти по узкой тропинке и с колдобинами. Вот я и размышляю: если Бог подарил жизнь, определил в ней для каждого человека своё место, то почему он не вложил ему в разум смысл этой жизни? Почему человек должен шарахаться из стороны в сторону, чтобы постичь хотя бы маленькую долю этого смысла?

— Ой, Васска, неужели и ты стала верить в существование Бога?

— Не знаю, — неопределённо высказалась Василиса. — Церковь не посещаю, дома не молюсь, икон святых не имею, религиозные праздники не соблюдаю, Библию в руках не держала. Но в судьбу с некоторых пор стала верить.

Василиса задумалась на несколько секунд, затем проговорила медленно:

— Мой отец верующий. Он часто говорил, что судьбу для каждого из нас определил Бог, и поменять в ней что-либо коренным образом невозможно. Можно лишь сгладить кое-какие шероховатости, сдвинуть сроки в ту или иную сторону.

— Как это понять?