Задолго до победы

— Ну, например, суждено человеку попасть в тюрьму, значит, рано или поздно он всё равно окажется там. Повлиять можно только на дату и срок заключения. Остальное от человека не зависит.

— Даже если он никаких преступлений не совершит? — не поверила Нинка.

— Да, представь себе. Обстоятельства появятся ниоткуда, как по щучьему веленью. Я раньше смеялась над утверждениями отца, а сейчас стала всерьёз задумываться над его словами.

— Почему вдруг?

— Ты сегодня исповедалась передо мной и считаешь, что теперь настала моя очередь? — рассмеялась Василиса.

— Не хочешь — не говори, я ничуть не обижусь, — ответила Нинка.

— Отчего же — расскажу, раз у нас с тобой сегодня день откровений. — Василиса повернула голову к подруге, посмотрела на неё в полумраке внимательно.

— Мой отец осужден на десять лет по политической статье, — проговорила она, помедлив. — Наверно, слышала уже от кого-нибудь, что я дочь врага народа? Скрывай, не скрывай, а шила в мешке не утаить, болтливость людская не искоренима.

— Слышала, но без подробностей, — призналась Нинка.

— Так вот, политическая статья всего лишь предлог, а по сути, отец пострадал за свою веру в Бога. Его могли осудить ещё раньше. Тогда ему чудом удалось избежать ареста. И вот, спустя столько лет, он встретился с чекистом, который преследовал его во время коллективизации. Тот и завершил старое дело, пусть и под другим предлогом. Вот и думай теперь: случайность это или судьба?

— Да-а, — протянула Нинка, — дела-а. А ведь у нас с тобой судьбы немного похожи. Отцы верующие, с обоими расправились чекисты, обе семьи вынуждены были покинуть родные места.

— И судьба свела нас в одном городе, — продолжила Василиса с усмешкой.

— И в одной комнате, — подхватила Нинка.

На несколько минут воцарилась тишина. В полумраке были видны две пары неподвижных глаз, устремлённых куда-то в угол. Всё было высказано, теперь подруги размышляли каждая о своём.

— Чего это мы сидим, как две затворницы в келье? — нарушила тишину Нинка, встала, прошла к выключателю, включила свет. — Сейчас гулёны наши заявятся, а мы в темноте сидим. Подумают, что мы с чертями общаемся. Прилипнут с вопросами, особенно Дылдиха эта. Чрезмерно любопытная девица, скажу я тебе.

— Она тебе не нравится? — спросила Василиса с удивлением. Раньше ей и в голову не приходило, что у Надюхи имеется такой недостаток, за который Нинка её недолюбливает.

— Не то слово, — выговорила Нинка недовольно. — Порой мне хочется пристукнуть её за паскудные деяния, или нос оборвать, который вечно суёт, куда не надо.

— Так строго?

— Воровка и сплетница, наша Дылда, а может и в НКВД стучит. Это она нашептала мне про тебя. А год назад часы наручные увела у меня, — сообщила Нинка. — Так что, подруга, держи ухо востро с ней.

— А про часы — это точно?

— Точнее не бывает, — уверенно проговорила Кувалдина. — Попросила однажды поносить — с парнем она встречалась в то время, козырнуть хотелось, — ну, я и сняла их со своей руки, отдала на месяц. Прошло полтора месяца, я ей напомнила о возврате. Она и бровью не повела, сообщив, что утеряла. Сказала об этом таким обыденным тоном, будто бы ничего особенного не произошло. Даже не извинилась, зараза, не говоря уж о какой-нибудь компенсации. А потом я случайно увидела свои часы на руке у одной проводницы. Спросила, откуда они у неё? А сама смотрю на знакомую царапину с правой стороны циферблата. Ответ был простой: купила на рынке у одной женщины. И сумму назвала.

— Ты не спросила фамилию женщины?

— Язык как-то не повернулся, ведь проводница приобрела часы на законном основании.

— Чем закончился разговор с Надюхой? — поинтересовалась Василиса, уверенная в том, что Нинка так просто дело не оставила, попытала Дылдину с пристрастием.

— Ничем. Разговора не было.

— Как…не было? — спросила Василиса, ещё больше поражаясь поведению Нинки — грозы всего привокзального района в вопросах правды и справедливости.

— А вот так! Не стала я ей башку дурную откручивать. Собралась было уже прижучить её, да в последний момент, понимаешь ли, узнала: дитё у неё малолетнее имеется в деревне. Вот я и подумала: а вдруг ей деньги потребовались для ребёнка? Может, приболело дитё, лекарства дорогие потребовались. В общем, отступилась я от неё, махнула рукой на всё.

Василиса во все глаза смотрела на Нинку и не узнавала её. «Конь в юбке», «Кувалда», женщина-громила, лишённая простых человеческих чувств, раздающая налево и направо подзатыльники и зуботычины во имя справедливости, неожиданно предстала перед ней в другом обличье.

— Чего смотришь? — усмехнулась Нинка. — Не узнаешь? Не можешь поверить, что железная «Кувалда» может и слезу пустить, и пожалеть, и простить? Быть такой, как все бабы на свете, верно?

— Да-а, интересный вечер сегодня получился, — с растяжкой проговорила Василиса. — Живут люди бок о бок, общаются, смотрят друг другу в глаза ежедневно, а что творится внутри у каждого из них — даже не догадываются.

— Не догадываются, потому что души чёрствые, глаза близорукие и сердца студёные, — обезоружила вдруг Нинка мудрёным высказыванием. -