Забытый язык

Во сне не только сила воображения больше, чем во время бодрствования, но и врожденные устремления к здоровью и счастью проявляются сильнее: «В человеческой природе заложены чудодейственные силы, и когда мы никаких радужных надежд не питаем, оказывается, что она припасла для нас нечто очень хорошее. Бывали в моей жизни периоды, когда я засыпал в слезах, но во сне мне являлись прелестные видения, они дарили меня утешением и счастьем, так что наутро я вставал бодрый и освеженный»[33].

Одно из самых изящных и точных высказываний о наивысшем проявлении рационального характера наших мыслительных процессов во сне сделано Эмерсоном:

«Сны обладают поэтической целостностью и правдивостью. Над этим чистилищем и хаосом мысли все же властвует некий разум. Их природная расточительность все же не выходит за пределы природы в высшем понимании. Они предлагают нам изобилие и свободу мысли, не знакомые бодрствующему чувству. Они дразнят нас своей независимостью, однако мы узнаем себя в этой безумной толпе; мы обязаны сновидениям своего рода прозорливостью и мудростью. Мои сны – это не я; они и не природа или не-я: они и то и другое. Они обладают двойственным сознанием, одновременно субъективным и объективным. Мы зовем эти фантомы созданиями нашего воображения, но они ведут себя как бунтовщики и стреляют в своего командира; они показывают, что каждое действие, каждая мысль, каждая цель биполярны и действие содержит противодействие. Если я наношу удар, я получаю удар в ответ; если я преследую, то я оказываюсь гонимым.

Мудрые и временами ужасные намеки бросает человеку неведомый разум. Человека два-три раза в жизни поражает справедливость и значимость этой фантасмагории. Один или два раза оковы сознания падут и будет достигнуто более правдивое понимание. Во все века сновидения преследовал их пророческий характер. Они – зрелая оценка, бессознательно вынесенная суждению, элементы для которого у нас уже есть. Так, бодрствуя, я знаю характер Руперта, но понятия не имею, что он может сделать. Во сне я вижу его занятым делом, представляющимся мне нелепым, ни с чем не сообразным. Он враждебен, он жесток, он пугает, он трус. Это оказывается предсказанием на год вперед. Однако все это уже было в моем уме как черты его характера, и пророческое сновидение просто наглядно их воплотило. Почему же тогда не должны симптомы, предсказания, предчувствия, как кто-то сказал, быть озарениями духа?

Этот опыт уводит нас в высшие области Причины и знакомит с сутью всех кажущихся невероятными следствий. Мы узнаем, что действия, низость которых оценивается по-разному, проистекают из одной и той же привязанности. Сон снимает одежды обстоятельств, вооружает нас пугающей свободой, и всякое желание спешит обернуться действием. Знающий человек читает свои сны для самопознания – если и не в подробностях, то улавливает суть. Какую роль он в них играет – человека жизнерадостного, мужественного или пускающего слюни идиота? Какими бы чудовищными и гротескными ни были эти видения, они содержат важную истину. То же заключение может быть распространено на знамения и совпадения, которые могут нас поразить. Что несомненно – это что причина их всегда кроется в человеке. Гёте говорил: «Эти причудливые картины, поскольку порождаются нами, вполне могут служить аналогией всей нашей жизни и судьбы»[34].

Слова Эмерсона имеют особое значение, потому что он яснее, чем кто-либо до него, показывает связь между характером и сновидением. Наш собственный характер отражается в сновидениях, особенно те его аспекты, которые не проявляются в нашем поведении. Это верно и для характеров других людей. Во время бодрствования мы по большей части видим только их поведение и поступки. В своих сновидениях мы обнаруживаем скрытые силы, определяющие их поведение и сны, и тем самым часто оказываемся в силах предсказать будущие действия.

В заключение этого краткого обзора истории толкования сновидений приведу одну из самых оригинальных и интересных теорий – теорию Анри Бергсона. Как и Ницше, Бергсон полагает, что процесс сновидения вызывается различными соматическими стимулами; однако в отличие от Ницше он не считает, что эти стимулы должны интерпретироваться как доминирующие влечения и страсти – мы выбираем из огромного и почти неограниченного запаса воспоминаний те, которые соответствуют соматическим стимулам; эти забытые воспоминания и образуют содержание сновидения. Теория Бергсона очень близко подходит к учению Фрейда. Он также полагает, что мы ничего не забываем, а то, что вспоминаем, – лишь небольшой сегмент полного содержания памяти. Он говорит: