Забытый язык

Фома Аквинский, как и Артемидор и другие, полагал, что некоторые сны посланы Богом. Те сновидения, которые он интерпретирует как порожденные душой видящего сон, понимаются им, в отличие от Маймонида, не как выражение высочайших способностей разума, а как плод воображения, занятого теми же желаниями и интересами, что и во время бодрствования. Интересно отметить, что Фома Аквинский, подобно индийским и греческим мыслителям, придерживается мнения, что символы сновидения указывают на определенные соматические процессы и что внутреннее соматическое состояние может быть выявлено благодаря толкованию сновидения.

Современная интерпретация сновидений (начиная с XVII века) по сути является вариациями теорий античности и Средневековья, хотя и появились некоторые новые тенденции.

Если теория, согласно которой сновидения могут быть выражением соматических недомоганий, высказывалась несколькими его предшественниками, то Гоббс полагает, что все сны есть результат действия физиологических стимулов; этот взгляд широко распространен до настоящего времени и часто используется для опровержения позиции Фрейда.

«Так как мы видим, что сновидения порождаются раздражением некоторых внутренних частей тела, то разные раздражения необходимо должны вызвать различные сны. Вот почему пребывание в холоде порождает страшные сны и вызывает мысль и образ чего-то страшного (ибо движение от мозга к внутренним частям и от внутренних частей к мозгу бывает взаимно); и так как гнев порождает жар в некоторых частях тела, когда мы бодрствуем, то слишком сильное нагревание тех же частей, когда мы спим, порождает гнев и вызывает в мозгу образ врага. Точно так же если естественная красота вызывает желание, когда мы бодрствуем, а желание порождает жар в некоторых других частях тела, то слишком большой жар в этих частях, когда мы спим, вызывает в мозгу образы прекрасного. Короче говоря, наши сновидения – это обратный порядок наших представлений наяву. Движение в бодрствующем состоянии начинается на одном конце, а во сне – на другом»[30].

Неудивительно, что философы эпохи Просвещения скептически относились ко всем утверждениям о том, что сновидения посылаются Богом и могли бы использоваться в целях дивинации.

Вольтер развенчивает идею пророческих снов, а предсказания называет суеверной чепухой. Однако несмотря на такой подход, он полагает, что, если сны часто порождаются соматическими стимулами и излишествами «страстей души», можно также использовать обостряющиеся во сне высочайшие способности разума.

«Мы должны вслед за Петронием признать: quidquid luce, tenebris agit [что действует днем, то и ночью]. Я знавал адвокатов, произносивших во сне речи, математиков, которым удавалось решать во сне задачи, и поэтов, слагавших стихи. Мне и самому случалось сочинять во сне стихи, и совсем недурные. Поэтому неоспоримо, что во сне так же, как во время бодрствования, рождаются логичные идеи, возникающие несомненно независимо от нас. Во сне мы мыслим так же, как двигаемся в своих постелях, и наша воля не воздействует ни на то ни на другое. Отец Мальбранш прав, утверждая, что мы не способны сами рождать идеи. Почему мы должны больше властвовать над ними, когда бодрствуем, чем когда спим?»[31]

Взгляды Канта сходны с теорией сновидений Вольтера. Он тоже полагал, что во сне нам не являются видения или священные озарения. Сновидения «просто вызваны расстроенным желудком». Однако Кант также утверждал и следующее:

«Я скорее предполагаю, что эти представления во сне могут быть более ясными и более широкими, чем даже самые ясные во время бодрствования, так как этого нужно ожидать от такого деятельного существа, как душа, когда внешние чувства находятся в состоянии полного покоя. Правда, так как тело человека в это время не ощущается, то при пробуждении отсутствует сопровождающая его идея, которая при предшествовавшем состоянии мыслей, принадлежавших одной и той же личности, могла бы прийти на помощь сознанию. Действия лунатиков, которые иногда в этом состоянии обнаруживают больше ума, чем обычно, хотя они ничего об этом не помнят при пробуждении, подтверждают возможность того, что я предполагаю относительно глубокого сна. Напротив, сновидения, т. е. представления спящего, о которых он вспоминает при пробуждении, сюда не относятся, потому что тогда человек спит не полностью; в какой-то степени он ясно воспринимает и вплетает действия своей души во впечатления внешних чувств. Вот почему он потом их вспоминает отчасти, но и в них он находит одни только дикие и нелепые химеры, какими они должны быть, так как в них идеи фантазии и образы внешних чувств перепутаны между собой»[32].

Гёте также подчеркивает увеличение нашей способности к рациональному мышлению во сне. Когда Эккерман рассказал ему о своем поэтическом сновидении, Гёте заключил: «Как видите, музы являются нам и во сне, да еще осыпают нас милостями; не станете же вы отрицать, что в состоянии бодрствования вам бы не удалось придумать нечто столь изящное и своеобразное».