Забытый язык

По причинам, сюда не относящимся, я не стану продолжать толкование своего сна, а лишь намечу направление, в котором оно шло бы. В ходе анализа мне пришлось вспомнить о своем разговоре с доктором Кёнигштейном не по одному только поводу. Если учесть темы, затронутые в том разговоре, смысл сна делается понятным. Все мысли, вызванные тем сновидением, – мысли о моей жене и о моих любимых цветах, о кокаине, о неудобстве обращения за медицинской помощью к коллегам, о моем предпочтении изучения монографий, о моем пренебрежении к некоторым областям науки, таким как ботаника, – все эти мысли при дальнейшем рассмотрении вели в конце концов к той или иной детали моего разговора с доктором Кёнигштейном. Опять сновидение, как и то, которое было проанализировано первым, – сон об инъекции Ирме, – имело природу самооправдания, защиты моих прав. Более того, оно развивало тему, затронутую в более раннем сне, и использовало свежий материал, полученный в промежутке между двумя сновидениями. Даже явно безразличная форма, которую принял сон, оказалась имеющей значение. Значило сновидение следующее: «В конце концов, я – человек, который написал ценную и памятную статью (о кокаине)», точно так же, как в более раннем сне я говорил в свою защиту: «Я ответственный и прилежный студент».

В обоих случаях я настаивал на следующем: «Я могу позволить себе делать это». Однако мне нет надобности продолжать толкование сновидения, поскольку моя единственная цель при его описании заключалась в иллюстрации связи между содержанием сновидения и событиями предыдущего дня, которые его и вызвали. До тех пор, пока я осознавал только явный смысл сна, казалось, что сновидение связано с единственным впечатлением того дня. Однако анализ выявил второй источник сна, заключавшийся в другом происшествии того же дня. Первое из двух впечатлений, с которыми был связан сон, оказалось второстепенным, побочным обстоятельством. Я увидел в витрине книгу, название которой на мгновение привлекло мое внимание, но тема которой едва ли могла меня заинтересовать. Второе событие обладало высокой степенью психической значимости: я в течение часа вел оживленную беседу со своим другом, хирургом-офтальмологом, и в ходе ее сообщил ему некоторые сведения, которые должны были оказать на нас обоих существенное влияние; это вызвало у меня воспоминания, привлекшие мое внимание к великому разнообразию внутренних стрессов в моем сознании. Более того, наш разговор был прерван до его завершения, поскольку к нам присоединились знакомые. Так каково же отношение этих двух впечатлений дня друг к другу и к сновидению, которое последовало ночью?

В содержании явного сна я нахожу всего лишь иллюзию безразличного впечатления, и таким образом могу подтвердить, что сновидение предпочитает включать в себя не самые главные события. При толковании сновидения, напротив, все вращается вокруг важного и оправданно тревожащего события. Если я оцениваю смысл сна единственно правильным способом в соответствии со скрытым содержанием, извлеченным на свет анализом, я обнаруживаю, что неосознанно пришел к новому и важному выводу. Я вижу, что странная теория, согласно которой сновидение имеет дело всего лишь с не имеющими значения мелочами дневного опыта, безосновательна; я также вынужден возразить утверждению, что психическая жизнь в состоянии бодрствования не продолжается в сновидении и что, таким образом, сон тратит нашу психическую энергию на тривиальности. Верно прямо противоположное: то, что привлекло наше внимание днем, доминирует и над мыслями в сновидении, и мы берем на себя труд видеть во сне только то, что давало пищу нашим мыслям во время бодрствования.