Забудь мое имя

Я убираю фото обратно в коробку, стараясь не зацикливаться на них слишком сильно. Когда же вернется Тони? Он не прислал мне никаких сообщений. Может, полицейские, наконец, потеряли интерес к моей персоне? Их внимание начинает сильно мне мешать, но ничего не поделаешь. Нужно принять это как данность. И тут я замечаю еще одну коробку, в стороне от всех стальных. Она втиснута под самые стрехи крыши возле бака для воды. Я подползаю к коробке, вытаскиваю ее и залезаю внутрь. Там сложены связки газетных заметок, сцепленные скрепками для бумаг. Некоторые уже пожелтели и поблекли от времени.

Я прислушиваюсь и, убедившись, что в доме по-прежнему кроме меня никого нет, начинаю пролистывать газетные вырезки. Похоже, они все касаются амнезии. Вот заметка о рабочем мигранте из Питерборо, запамятовавшем, кто он такой. Вот история британского банкира, явившегося в нью-йоркский полицейский участок и утверждавшего, что он проснулся в вагоне подземки, позабыв, кто он такой. Еще несколько журнальных статей о Генри Густаве Молисоне, который претерпел в 1953 году жуткую хирургическую операцию на мозге ради купирования приступов эпилепсии. Приступы и вправду прекратились. Но Молисон утратил способность формировать новые воспоминания. А потом…

Потом с выцветшего фото на меня взглянула Джемма Хаиш – студентка, перерезавшая горло своей близкой подруге.

Это та самая Джемма Хаиш, на которую я якобы похожа? Я пробегаю глазами статью; в ней шариковой ручкой подчеркнуты такие выражения как: «диссоциативная амнезия», «потеря памяти» и «уилтширская деревня». Я, разглядывая снимки, перечитываю подписи к ним. Речь в них об этой деревне, об этом доме!

Под статьей лежит еще куча вырезок с пометами. И все они о Джемме Хаиш, о судебном процессе над ней и об ее одержимости радио. Оказывается, она избегала находиться одна, без радио, а не имея возможности его слушать, могла даже причинить самой себе телесные увечья. Кроме того, она еще слышала голоса, точнее, команды, якобы исходившие от деревьев.

Я собираюсь продолжить чтение, когда слышу звук открываемой двери. Запихав кое-как вырезки в коробку, я задвигаю ее снова под стрехи. И только успеваю вернуться к своему коврику, как открывается люк и появляется голова Тони.

– Нужно уходить, – говорит он. – Ты как?

– Отлично, – отвечаю я, пытаясь собраться с мыслями. – Что случилось?

– Собери свои вещи, – велит Тони, озирая из люка мансарду.

– Куда мы направимся?

– Подальше отсюда… от этой деревни, – Тони начинает спускаться по лестнице, исчезая из виду. – Копам известно, что ты не села на поезд, – говорит он, повысив голос, чтобы я слышала. Они собираются перекрыть все въезды и выезды.

– Тони, – кричу я вниз. – Я думаю, нам следует…

Тишина. А потом вдруг из люка вырастает его голова.

– Ты помнишь, что мы ели вчера за ужином? – спрашивает он холодным и злобным голосом.

Я смотрю на Тони, напуганная вопросом и его тоном, и мотаю головой.

– Ты очень уязвима, Джемма, – говорит Тони, снова спускаясь по лестнице вниз. – Копы в панике из-за Джеммы Хаиш. На них давят. Им позарез надо кого-нибудь задержать. Но ты не должна оказаться этой задержанной!

Я укладываю свои вещи и передаю чемодан Тони, который уже стоит на лестничной площадке внизу.

– Куда мы поедем? – повторяю я свой вопрос, когда мы оказываемся у задней двери.

– Я знаю одно местечко в лесу, – бормочет Тони, хватая с холодильника бутылку воды. – Вполне приличное убежище – небольшое, но сухое. В годы Второй мировой войны там было укрытие для боеприпасов.

Я выхожу вслед за Тони в сад.

– Я спрячу тебя в багажнике, вместе с вещами, – говорит Тони, запирая заднюю дверь. Мое сердце заходится бешеным стуком. Оглянувшись по сторонам, Тони открывает багажный отсек своего старенького БВМ. И мы оба рассматриваем тесное пространство. В углу багажника лежит пустая канистра зеленого цвета, а рядом с ней сложенный светоотражающий жилет.

– Доверься мне, – смягчается Тони, чувствуя мое нежелание забираться в багажник. – Нам необходимо сейчас уехать.

Он опять озирается, а я залезаю в багажник, подстелив для удобства спальный мешок. Правильно ли я поступаю? Рассуждать, когда ты спасаешься бегством, чревато. Я уже один раз ошиблась, когда Тони застукал меня вылезающей из окна. Как только я размещаюсь в багажнике, Тони засовывает в него чемодан (у самых моих ног), потом ролл-мат, за ним радиоприемник и – в последнюю очередь – бутылку воды.

– Все будет в порядке, – говорит он, занося руку, чтобы закрыть багажник. И даже вымучивает улыбку. Но у меня не получается ответить ему тем же. Я лежу в позе эмбриона, подтянув ноги к животу. – Потерпи всего несколько часов, может быть, день или два, – доносится до меня голос Тони.

Щелчок, и мой мир становится черным.

46