Взывая к мифу

С точки зрения клинической практики, как я полагаю, модель поведения пациента, характеризующаяся его отказом принимать во внимание то, что он на самом деле ждет, – это просто ожидание осуществления какого-то инфантильного желания, возможно, даже чрезвычайно сильного: «Мать, наконец, постучит в дверь». Это также подразумевает достаточно сильную тревожность, которую надо осознать и как-то с ней справиться еще до того, как этот индивидуум осмелится задаться вопросом о том, чего он ждет, и увидеть это. Ожидание женщины в поэме Элиота поднимает проблему, очень похожую на то, что широко обсуждается в современном искусстве и драматургии: ожидание рождения какого-то нового смысла и ухода своего нигилизма и пресыщенности, в плену которых человек находится.

В самом начале этой главы мы упоминали некоторые сновидения, приходившие к Сильвии, которая, как мы полагали, является современным воплощением личности типа принцессы Шиповничек. По мере того как продвигалась аналитическая работа с Сильвией, у нее выявлялись такие модели поведения, которые никак нельзя было отнести к типу юной и милой принцессы, ожидающей своего пробуждения. Она в различных формах воспроизводила упрямый вопль Питера Пена: «Я не вырасту!» Это бросающее вызов заявление, если взглянуть на него со стороны, вне контекста его сказочного окружения. Но даже такой вызов может стать предвестником появления некоторых ценных идей и откровений.

Сильвия как-то пересказала мне вот такой свой сон:

У нас с вами [с психотерапевтом] была сессия. Дело было в каком-то санатории. Вы похвалили меня, сказав, что я очень веселая и милая. Эти качества отчасти были естественны, но в них также была частица наигранности. Я вдруг ни с того ни с сего поцеловала вас в щеку. Я была в ночной пижаме. Затем вы ушли. Потом я взглянула на себя в зеркало и увидела свое опухшее лицо. Тогда я подумала, что вы, должно быть, пожалели меня.

У нее в связи с этим сновидением сразу же возникла ассоциация – легенда о Щелкунчике. В ней рот принцессы растянулся, обезобразив ее точно так же, как это было в том сне Сильвии, и только мужчина, который никогда не брился и всегда был в ботинках, мог ее спасти. Вскоре появляется юноша, его целует принцесса, которая при этом избавляется от всех своих уродств и становится красавицей. Но тому юноше передаются все ее уродства, включая безобразные челюсти, и принцесса прогоняет его.

Очевидно, что этот сон был замешан на чувстве гнева и имел сексуальный подтекст. Она была в своей ночной пижаме, она поцеловала меня в щеку. Но в своих ассоциациях она передавала мне свои уродства. Ни один человек не сможет пережить утрату каких-либо своих способностей (как Сильвия, лишившаяся своей свободы и многого другого: все это выражалось в том, что она была погружена в сон) без того, чтобы почувствовать гнев и раздражение. Но против кого эти чувства должны быть направлены? Конечно, во многом против того, кто был обречен поцеловать ее и таким образом расколдовать («Почему так долго нет моего принца?»). В психотерапевтической практике они естественным образом направляются на терапевта. Независимо от его мотивов такой пациент будет чувствовать себя обманутым. Ни один человек не выберет для себя такую модель поведения, если есть возможность следовать другим. Но когда это тебе навязывается (как было в случае Сильвии), то понятно, что человек становится озлобленным.

При этом возникает серьезное противоречие. Те самые, кто, вообще-то, должен был выручить принцессу Шиповничек и вывести ее из беспомощного состояния, спасти из лап жестокой судьбы, те, кто должен был подтвердить ее статус как женщины и как пробужденной личности, обретают свою силу из-за того, что она вынуждает их к этому. Тот факт, что ее уродства передаются им, подливает масло в огонь садистических и мстительных чувств, а далее возникает порочный круг.

Тут можно провести параллель этого противоречия с тем, что мы видели в случае Пера Гюнта: он получал подтверждение собственной значимости в той модели поведения, которая одновременно разрушала ее. Эта модель становится все более и более разрушительной и в конце концов выливается в невроз.

Неприязнь к мужчинам коренится – если проследить ее истоки – в злости по поводу того, что мужчина не смог спасти ее от какой-то злобной женщины. После того как я предложил Сильвии такую интерпретацию во время сессии, на которой она поделилась со мной своими снами о принцессе и Щелкунчике, она ответила: «Вот прямо сейчас я осознала, что моя мать завидовала мне. Она в очень большой степени отказалась от своей женственной роли, а тут я – такая милая и веселая».