Взывая к мифу

Подобный мифологический подход ко времени противоположен рутинной (и часто скучной до утомления) концепции времени как к чему-то, что означает автоматическое следование одного «завтра» за другим: «Бесчисленные «завтра», «завтра», «завтра» / Крадутся мелким шагом, день за днем»[164]. Из развития действия в сказке мы видим, что подобное значительнейшее изменение происходит не по причине наличия каких-то особых качеств именно у этого принца (другие были не менее отважны, но нашли свою погибель в шипах). Как мы полагаем, этот принц просто почувствовал кайрос, момент, когда «вся тварь совокупно стенает и мучится»[165].

Принцесса Шиповничек и абсолютно все, что составляет ее мир, пребывает в глубоком сне до тех пор, пока мужчина в облике принца не придет и не разбудит ее, а после этого колючки превратятся в большие и прекрасные цветы, которые расступятся сами по себе. Это является очень значимым и наглядным символом девственной плевы и других защитных механизмов, предохраняющих девушку от проявлений сексуальности, которые в этом момент сами по себе превращаются в свои противоположности. Когда приходит время, шип превращается в цветок, в розу – символ вагины, ее максимально близкий и прекрасный образ, который только можно себе вообразить. Тут нам напоминают, что в мифологии и истории культур слово «дефлорация» используется для обозначения полового акта, во время которого женщина теряет девственность в результате первого сексуального контакта. Обращение к тому же самому символу имеет место и в таких народных песнях, как «Моя дикая ирландская роза»:

И когда-нибудь ради меня
Она может позволить мне взять
цветок из моей дикой ирландской розы[166].

В этой сказке в символической форме передаются не только чисто биологические, но и психологические моменты этого значительного жизненного события. Принц появляется, когда окончательно приходит ЕЕ время. В сказке говорится, «что он не мог оторвать от нее глаз», что указывает на установление межличностного контакта – отношения, принципиально отличающегося от устремлений предыдущих молодых королевичей, желавших штурмовать замок. Он целует ее, и она просыпается – в первую очередь в сексуальном отношении, но можно утверждать, что и во всех остальных аспектах.

Появляются межличностные отношения. Нам говорится, что вспыхнула любовь; появляется способность порождать новые живые существа, и, как и во всех сказках, наличествует счастливый конец. Они «отпраздновали пышную свадьбу… и жили счастливо до самой смерти».

А вот сейчас мы не можем не вспомнить о замечательных песенках из «Трехгрошовой оперы», в которых есть слова о «счастливом конце» и о том, что «жаль, что так никогда не бывает»[167]. Поэтому мы можем сказать: жаль, что никогда не бывает так, чтобы в реальной жизни какая-либо женщина просто бы заснула еще до наступления подросткового возраста, а потом – после поцелуя своего принца – пробудилась к долгой и счастливой жизни до конца своих дней. Развитие и личностное становление сопровождаются всяческими превратностями и трудностями, причем они имеют место в самом лучшем возрасте, и это особенно верно в наше время психологического отчуждения, когда можно сказать, что мы все до какой-то степени являемся эмоционально нарушенными людьми.

Тем не менее в сказке существует и еще более глубокое измерение, которое придает данному мифу значение, превосходящее значение простой сказки. В первую очередь надо отметить феномен присутствия.

Утрата присутствия означает, что мы не ощущаем самих себя полноценно живущими, поэтому и для других мы не до конца живы. Центральной проблемой мифа является существование принцессы Шиповничек для самой себя. В рамках современной западной цивилизации можно выделить Кьеркегора и Ницше, которые раньше всех и отчетливее других выделили проблему утраты существования для самих себя. Они были пророками – теми, кто смог узреть последствия нашего отчуждения от нашей культуры, от своих друзей и особенно от смысла нашей жизни. Ницше был серьезно обеспокоен тем, что мы внутри себя стали вяло-бессодержательными, пустыми, бессильными. Этим он обозначает тот момент мифа, когда множество молодых людей пытались прорваться сквозь шипы и колючки, чтобы штурмом и силой овладеть цитаделью, но все их попытки проваливались, так как время еще не пришло.

Следующая фаза – осознание того, что присутствие спящей девушки может быть восстановлено только путем выжидания. Типичным представителем этой фазы является Хайдеггер: он знал о том, что Бог умер (если рассуждать в теологическом контексте), и жил в полном осознании утраты его присутствия. Обращаясь к названию пьесы Беккета, Хайдеггер знал, как следует жить «в ожидании Годо».