Взывая к мифу

Но мечта Гэтсби слишком настойчиво гнала его. «Ты требуешь слишком многого», – вынуждена проскулить Дэйзи во время центральной сцены в отеле «Плаза» в ответ на требования Гэтсби, чтобы она объявила Тому, что никогда не любила его. Фицджеральд далее говорит: «Только рухнувшая мечта еще билась, оттягивая время, цепляясь за то, чего уже нельзя было удержать, безнадежно, без отчаяния…» Отметим, что Фицджеральд использует определение «без отчаяния». Истинное отчаяние – это конструктивная эмоция, способная породить конструктивные решения в сложной ситуации. А это было как раз тем, что люди эры джаза оказались не способными ощущать. Когда Гэтсби лежал в гробу, а от Дэйзи так и не дождались ни слова, Ник подумал, что, вероятно, Гэтсби «не придавал уже этому значения. Если так, то, наверно, он чувствовал, что старый уютный мир навсегда для него потерян, что он дорогой ценой заплатил за слишком долгую верность единственной мечте».

Неспособность к любви, ощущению близости и сопричастности

Как пишет Фицджеральд, в эру джаза за нашим одиночеством стояло отсутствие подлинных человеческих чувств: любви, заботы, близости, привязанности к другому человеку. Его соотечественники ощущали, что все эти чувства угрожают их свободе и независимости, которые означали возможность по первой своей прихоти сняться с места и перебраться куда-либо еще. Мечты Гэтсби разбились, если говорить прямо, о скалы неспособности испытывать близость. Особо ярко у Фицджеральда это проявляется в образах беззаботных Тома и Дэйзи. «Они были беспечными существами, Том и Дэйзи, они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги, свою всепоглощающую беспечность или еще что-то, на чем держался их союз, предоставляя другим убирать за ними».

У Фицджеральда слова «беспечный», «беззаботный» встречаются почти на каждой странице. Ближе к концу романа, когда Гэтсби уже убит, Ник рассказывает нам о том фантастическом сне, который постоянно приходит к нему:

Это скорее не сон, а фантастическое видение, напоминающее ночные пейзажи Эль Греко: сотни домов банальной и в то же время причудливой архитектуры, сгорбившихся под хмурым, низко нависшим небом, в котором плывет тусклая луна; а на переднем плане четверо мрачных мужчин во фраках несут носилки, на которых лежит женщина в белом вечернем платье. Она пьяна, ее рука свесилась с носилок, и на пальцах холодным огнем сверкают бриллианты. В сосредоточенном безмолвии мужчины сворачивают к дому – это не тот, что им нужен. Но никто не знает имени женщины, и никто не стремится узнать.

Этот снова и снова возвращающийся сон, который можно рассматривать как его собственный, так как он родился в его воображении, проливает свет на навязчивые пьяные уличные драки самого Фицджеральда, вызванные тревогой. Этим сном говорится, что у него самого нет своего дома, что он всегда будет оставаться одинокими бездомным. И более того, его несут люди, которым нет до него никакого дела, а возможно, и то, что в глубине души никакого дела до него нет и нам. Именно поэтому при прочтении этой книги читателя так часто посещают ощущения греха и падения.

Слова «душевная привязанность» следует трактовать в их прямом смысле: это способность людей к состраданию, сочувствию, к общению на каких-то глубинных уровнях и к любви друг к другу. Они имеют некоторое отношение к мифу об Эросе в том виде, в котором его рассматривал Фрейд. Том и Дэйзи были лишены какого-либо чувства милосердия и сострадания, которое является одним из выражений душевной привязанности и которое обычно призвано смягчать человеческую жестокость.