Взрыв в бухте Тихой

— И что странно, — после недолгого раздумья продолжал Бондарук, — по гребням скал бухта была окружена несколькими рядами колючей проволоки…

— Может, у фашистов что-нибудь здесь было? — спросил матрос Коваль.

— Жаль, ты тогда отсутствовал, а то разгадал бы, — насмешливо сказал Кузьмин.

— А может, и разгадал бы!

— Где уж тебе! Ты…

— Да прекратите вы!.. — приказал матросам Бондарук. — Вот друзья, — мягче добавил он, — друг без друга жить не могут, а как сойдутся, начинают один над другим подшучивать.

Это уже успел заметить и лейтенант Шорохов. Причем Кузьмин всегда первым задирал молчаливого, несколько флегматичного богатыря Коваля.

— Мне хочется вон там побывать, видите, где скалы светлее, словно они обрушились от чего-то, от взрыва, например, — показал Бондарук в дальний угол бухты. — Ну, да ладно, об этом после, давайте-ка, пока солнце высоко, еще один участок проверим.

И только они снова начали обследование, как Коваль крикнул:

— Есть!..

— Как это «есть» под тобой не взорвалось! — удивленно-шутливо спросил Кузьмин и направился к Ковалю. Туда же пошел и Шорохов, но Бондарук остановил их:

— Не подходите!..

Он сам тщательно проверил указанное Ковалем место, затем отметил подозрительный участок колышками и только после этого сказал:

— Круглый, даже немного овальный металлический предмет. Может быть и крупнокалиберной миной, и снарядом…

— Откопать его надо и разрядить, — предложил Шорохов.

— Правильно, но как это сделать? Ведь там от времени все проржавело. Дотронешься — и взрыв!.. Уже поздно, идемте отдыхать, завтра утром решим. А вы, товарищ Кузьмин, скажите охраннику, чтобы он сюда никого не пропускал, — распорядился Бондарук.

* * *

Морякам в общежитии строителей отвели отдельную комнату, в которой они поставили четыре кровати, сложили приборы, инструменты. После ужина матросы пошли играть в домино, старший техник-лейтенант — в красный уголок, куда его пригласили строители с просьбой рассказать о работе минеров, а Шорохов решил отдохнуть. Он прилег на кровать, а мысль его все время возвращалась к обнаруженному сегодня предмету. Что там такое, удастся ли извлечь этот предмет и обезопасить его?

— …Никакой в тебе политической сознательности нет, — послышался за окном голос Кузьмина, и Шорохов живо представил себе всегда улыбающееся лицо этого матроса с насмешливыми искорками в глазах. — Нет, чтобы послушать беседу, самому что-нибудь умное сказать, а ты — за баян и ходу…

— Ты же сам сказал, чтобы я баян принес. Разрешения я спросил…

— Конечно, тебе, такому, не откажут. Наверное, посмотрели на тебя и подумали: не дай ему, так он общежитие кверху фундаментом поставит.

— Ну, началось… — пробасил Коваль. — Человек ты, вроде, неплохой, а язык у тебя!.. Ради красного словца не пощадишь ни матери, ни отца. Уж лучше сыграй что-нибудь.

— Сыграть? Это можно, только аудитории я что-то не вижу. Есть один слушатель, да и тому слон на ухо наступил. Если бы девушки были!..

— Играй! Кончится беседа — они сами придут.

— Так и быть, слушай свою любимую, — и Кузьмин заиграл что-то маловразумительное.

— Да брось ты эти буги-вуги, — остановил его Коваль. — Если бы я умел — такое бы сыграл!..

— «Турецкий марш» Моцарта, соло на барабане? — насмешливо спросил Кузьмин и снова заиграл на этот раз украинскую народную песню. Звуки росли, переплетаясь, нежная и немного грустная мелодия звучала в тишине ночи.

Чорнії брови, карії очі,
Темні, як нічка, ясні, як день,—

негромко запел Коваль.

Песня лилась и лилась, и как-то радостно, хорошо становилось на душе у Шорохова. Вот закончился последний аккорд, но мотив, казалось, еще звучал. Кузьмин снова заиграл какую-то очень знакомую мелодию, но, где, когда ее слышал, Виктор вспомнить не мог.

Неподалеку раздались голоса, смех.

— Ну, пошли!.. — сказал Кузьмин, обрывая игру.

— Они же сейчас сюда придут!..

— Сколько раз я тебе говорил, что иногда думать надо, — в голосе Кузьмина по-прежнему звучали насмешливые нотки. — Ведь они здесь такой трам-тарарам поднимут, хоть святых выноси, а людям отдыхать нужно…

Тихонько наигрывая, матросы ушли. Вскоре и голос баяна, и девичий смех замерли в отдалении. А сон все не шел. Шорохов повернулся на бок, затем опять лег навзничь, несколько раз поправлял подушку, но заснуть так и не мог: думы о завтрашнем дне не давали покоя.

«Но ведь я же не один буду! — мелькнула мысль. — Бондарук умелый минер, да и Коваль с Кузьминым опытные матросы… Вчетвером что-нибудь придумаем…»

Эти мысли успокаивающе подействовали на лейтенанта. Ему вспомнилась одобрительная и дружеская улыбка Рыбакова перед выходом в море, ночь на катере, потом возникло ощущение невесомости, полета. И как пришли Бондарук, Кузьмин и Коваль — Виктор не слышал.

— Просто сверху снимать землю опасно, может быть, мина с «усиками», — задумчиво говорил Бондарук, когда утром моряки подошли к месту, отмеченному колышками. — Надо поблизости вырыть яму и затем выбирать землю…