Взрыв в бухте Тихой

— Что у вас тут такое произошло? — спросил Бондарук.

— Нашли погибшего моряка, — с деланным спокойствием ответил Шорохов.

— Рядом с ним связка гранат лежала, видать, бросить не успел, — добавил Коваль.

Мельком взглянув на скелет, старший техник-лейтенант шагнул к гранатам. Тщательно выбирая место, куда поставить ногу, он приблизился к связке и нагнулся.

— Ничего не видно, все заржавело, — сказал он. — Дотрагиваться до нее нельзя, будем подрывать на месте… А вы, — повернулся Бондарук к Ковалю, — если видите, что по какой-либо причине взрывоопасный предмет пришел в движение, немедленно ложитесь. За невыполнение инструкции на первый раз объявляю вам выговор.

— Есть! — ответил Коваль и опустил голову.

Еще тяжелее стало на душе у Шорохова; ему казалось, что Бондарук отчитал матроса и объявил ему выговор только для того, чтобы оправдать его, лейтенанта Шорохова, трусливые действия. Лейтенант покраснел и тоже опустил голову.

— Укроемся вон за той скалой, — показал Бондарук и распорядился: — Кузьмин и Коваль, подготовьте заряд.

— Товарищ лейтенант, — полушутливо-полусерьезно сказал Бондарук, когда матросы ушли вперед, — если вы решили покончить жизнь самоубийством, то постарайтесь это сделать не при исполнении служебных обязанностей…

Шорохов взглянул на шагавшего рядом товарища, хотел ответить резкостью, но сдержался, а про себя подумал:

«Педант!..»

— Вы не обижайтесь, — все так же спокойно продолжал Бондарук, — но поймите, что известное выражение «на ошибках учатся» к нам неприменимо… Да, завтра надо похоронить останки моряка. Я попрошу строителей сделать гроб и обелиск.

* * *

Моряки расположились в небольшом углублении за обломком скалы. Шорохов сел чуть поодаль; ему все время почему-то казалось, что в глазах Коваля нет-нет да и вспыхивает насмешливый огонек.

Коваль и в самом деле вдруг широко улыбнулся, покачал головой и заговорил:

— Помню свое первое крещение… Товарищ старший техник-лейтенант, — взглянул он на Бондарука, — тогда еще лейтенантом был, разрядил снаряд, а болванку приказал мне отнести в сторону, туда, где мы их подрывать собирались. Взял я этот снаряд на руки, как маленького ребенка, а в нем пудика три с половиной…

— На тебя и полтонны можно навалить, — вставил Кузьмин, снаряжая активный заряд.

— Несу, значит, его, — не обращая внимания на реплику Кузьмина, продолжал Коваль, — вдруг обо что-то споткнулся и шлеп на землю. Лежу на снаряде, душа в пятки ушла, и, слышу, сам зову таким тоненьким голоском: «Ма-ма!..» Патом встал и смеюсь: снаряд-то разряженный, совершенно безопасный… Да и… Ну чем мне мама здесь может помочь!..

— Бедная мама! — опять отозвался Кузьмин. — Родила такого бестолкового сына…

— Ты лучше бы занимался своим делом!.. — огрызнулся Коваль.

— Я уже закончил. Разрешите ставить? — спросил Кузьмин, держа в руках активный заряд.

— Ставьте!.. — приказал Бондарук.

Кузьмин ушел, а Бондарук заговорил:

— По-моему, чувство страха присуще каждому человеку. Это оставшаяся нам от далеких предков естественная реакция организма на опасность. Так называемое бесстрашие — не отсутствие страха, а умение владеть своими чувствами, подавлять внешние проявления страха, а это дается не сразу…

Потеплело на душе у Шорохова. Значит, не осуждают его товарищи за то, что он в каком-то безотчетном порыве, спасаясь от возможного взрыва, скатился по склону бруствера. Ведь именно потому они и рассказывают сейчас подобные случаи из своей жизни, чтобы ободрить его, подчеркнуть обычность его поступка.

— Мне запомнилось выражение одного поэта: «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Я уже не помню ни названия стихотворения, ни фамилии поэта, но сказано очень верно, — продолжал Бондарук. — У меня тоже однажды случай был. Уже после восстановления завода при очистке мусора обнаружили в стене одного из цехов стреляный снаряд. Поручили мне этот снаряд извлечь и обезвредить. Это штука такая — в любую секунду взорваться может. Тогда я только из училища пришел, правда, уже несколько раз ходил на разминирование. Стою около стены, откалываю зубилом кусочки камня. На улице прохладно, а у меня тельняшка от пота взмокла, так волнуюсь. Внизу ящик с песком стоит, чтобы было куда вынутый снаряд положить.

Приличный кусок стены я уже выдолбил. Положил зубило и молоток в ящик и начал ломиком шатающийся камень выковыривать. Вдруг снаряд выскочил из гнезда и бух в ящик прямо на зубило, аж искры полетели. Я так и замер. Прижался к стене и дыхнуть не могу. Если со стороны посмотреть, наверное, тогда у меня был мало привлекательный вид. Потом, когда стал этот снаряд грузить в кузов автомашины — чувствую, дрожат у меня ноги в коленях. Крепко я тогда испугался.

Страшно не только тогда, когда первый раз сталкиваешься с опасностью. Вот и сейчас перед началом работы всегда немножко жутко. Малейшее неверное движение, ошибка, — и уже больше ошибаться не придется. За работой, конечно, страх проходит…

— Все в порядке! — доложил матрос Кузьмин.

— Ложись! — приказал Бондарук.

— Миша, — толкнул в бок Коваля Кузьмин, — ты вперед ложись.

— Зачем?