Я ощущаю горечь досады во рту. Да, Ричард, увы, мы прошли с тобой слишком долгий путь для столь короткого разочарования.
− Это все они… − обращаюсь я к Карлу, обводя глазами палату в обозначении своего невольного нахождения в ней.
− Кто бы сомневался, − подтверждает он. – Я уже распорядился, чтобы завтра переместить тебя в Вашингтон. Под надзор надежных врачей. Охрана там тоже моя.
− Надо все сделать тонко, − говорю я. – Ричард ничего не должен заподозрить. Его необходимо использовать. Теперь он – лучший передатчик дезинформации.
− Это твоя задача, Генри, − говорит Кнопп. – Тебе придется тряхнуть стариной. В ваших играх я смыслю, как слон в геометрии.
Наш разговор прерывает визит адвоката. Я его не знаю, но работает он в одной из моих корпораций, и, говорят, весьма толков, хотя и молод. Адвокат сообщает, что машина, нанятая мною в Лос-Анджелесе, застрахована, и за полученные травмы мне полагается не менее чем триста тысяч долларов. Слабое утешение. Зарабатывать деньги таким образом я не рекомендую никому.
Когда он уходит, я отдаю необходимые распоряжения Карлу и звоню домой. Ехать сюда Барбаре запрещаю, ведь так или иначе завтра планируется мой перелет на Восточное побережье.
После лежу, парализованный подступающей болью и сонной одурью. Слева от меня – стеклянная затемненная стена, она же – окно. Далеко внизу – кроны деревьев. Я где-то на верхних этажах черного остекленного небоскреба.
Думается трудно и бессвязно, но я преодолеваю себя, пытаясь сконцентрироваться на выработке решений, способных спасти мое незавидное положение. Действовать нужно незамедлительно, каждая безвольно упущенная минута в итоге обернется против меня.
Я понимаю причины своей опалы. Я не поддерживал утопические национальные программы, я не вливал деньги в угодные Совету фонды, я категорически возражал против ввода армии в Ирак и в Афганистан, предполагая, что мы увязнем в песках мусульманских земель, и каждодневные расходы съедят иллюзорную прибыль. Наше западное сознание и устремления к суетным удобствам, всегда будут чужды суровым исламским ценностям. Умница Гетти, вот кто умел работать с арабами! Он обкладывал их деловыми обязательствами, превращал в партнеров, и никогда не посягал на местную власть. Потому она всегда шла ему на уступки. Старик никогда не перегибал палку! Он не грозил танками Саудовской Аравии и Кувейту, и его дело там по-прежнему процветает, не омраченное никакими революциями и экстремизмом. Мы же глупо полезли в Ирак, накопивший под гнетом тирана темные и злобные силы, незамедлительно выплеснувшиеся наружу, и наши алчущие дармовой нефти авантюристы, естественно, прогорели. А те, кто удовлетворился бизнесом в стабильных Эмиратах, напротив, извлек резко возросшие дивиденды. Как я, например. Чем очень доволен. А вот Большой Босс, сильно поистратившийся на иракской афере, весьма раздосадован, что не втянул в нее мои деньги, заплатив свои. Недовольны и те, кто сунулся в Среднюю Азию, в расчете нависнуть военной угрозой над Китаем. Что даст подобный демарш? Одни расходы.
Я не желаю инвестировать масштабные игрища запальчивых дураков. Я готов рискнуть в серьезной игре с просчитанными ходами. И если меня обыграет достойный противник, смирюсь с проигрышем. Но оплачивать ставки сегодняшних фигляров и политических прохиндеев – увольте! Порой я вхожу в глобальные проекты, стараясь держаться в их обслуге. В моем сознании − пример стародавних поисков золота в Калифорнии, куда устремились тысячи жаждущих разбогатеть. Золота не нашли, авантюристы прогорели, но двое ребят получили изрядную прибыль: одного звали Студебеккер, он изготовлял тележки, на которых возили грунт, а второго − Леви Страусс, шивший рабочие штаны, впоследствии − джинсы.
Совет устарел, его надо проредить стальными граблями. Где Морганы, Рокфеллеры, где Хант, Гетти, Торнтон, Меллон, Дюпон, Вандербильт? Разве они бы позволили сегодняшние безумства? Но их нет, остались тупые потомки, жиреющие на процентах рантье. Люмпен-буржуазия.