Они были осколками прежней советской системы. Ее обколотыми кирпичами, некогда сцементированными в монолите единого здания, что обветшало, пошло трещинами и в конце концов рухнуло благодаря стараниям всякого рода внутренних и внешних разрушителей.
Парадоксы ушедшего строя характеризовались так: никто ничего толком не делает, но товар производится; товар производится, но в магазинах ничего нет; в магазинах ничего нет, но в домах есть все; в домах есть все, но народ недоволен; народ недоволен, но все голосуют «за».
Продлись эпоха социализма чуть дольше, мало бы что изменилось для Геннадия и Юры. Они по-прежнему голосовали бы «за», слесарили и шоферили, одновременно подрабатывая на стороне, и жили бы по заведенному порядку. Однако в новой стране, похожей на разоренный муравейник, где сутью стал категорический индивидуализм, им пришлось приспосабливаться и менять ориентиры, благо оба наделены были известной находчивостью, а вот масса остальной публики, привыкшей к зарплатам-пособиям, растерялась от перемен, утратила систему координат и в итоге погибла.
– Слышь, Ген, – сказал Жуков вдумчиво. – Дело такое… Наколобродил я в Штатах. И жить у родителей – стремно.
– Чего именно натворил?..
– Подделка кредитных карт.
– Значит, кинул Америку? – расплылся Квасов в одобрительной улыбке. – Так ты ж герой! Нанес урон противнику!
– Который сейчас – начальник и командир. По всему миру, – скорбно сказал Жуков. – Короче: я в бегах, и…
– Да живи! – развел руками Квасов. – Три комнаты… И подсобка. Там иногда у меня товарищ ночует. Пожарный, классный мужик. Познакомлю…
– Не, я платить буду, ты не думай, что халява…
– Разберемся, – сказал Геннадий. – Кстати, можно подумать и о совместном бизнесе… Только пока без вопросов, понял? Я еще покумекать должен. Дела у меня… деликатные. Во, жизнь как сводит и разводит! – подытожил он. – Ведь как будто вчера мы в сереньких костюмчиках и аленьких пионерских галстучках брели из постылой учительской и мечтали о Турции, где нас ремнем не выпорют и в угол не поставят. А почему, кстати, о Турции? Я уж забыл…
– А я с матерью каждое лето в Батуми ездил, – пояснил Жуков. – Там плавать с маской и трубкой научился. А граница – совсем рядом. Прикинул: переплыть– нечего делать! Естественно, так мне казалось…
– А чего мы в Турции планировали делать, не помнишь?
– Смутно. Ну а чем не жизнь? Лишь бы в нее попасть. Рыба в море, фрукты на деревьях… И никакой орфографии с алгеброй и химии с ботаникой. Вот и все наши с тобой планы.
– Узко мыслили, брат!
– Наоборот – широко!
Едва грузная фигура Жукова скрылась в суматохе толпы у входа в аэровокзал, Марк, проводив товарища, незамедлительно отправился к морпеху Виктору.
Им владела тревога и досада. Если расследование будут вести профессионалы, они в любом случае проанализируют распечатки телефонных контактов беглого десантника, и вплотную займутся его связями.
Виктора он застал в состоянии крайнего и беспросветного уныния.
Облаченный в драные спортивные штаны и в облезлую футболку, тот сидел за бутылкой пива на кухне. Лицо его было печальным и тусклым, как стакан с водой в дешевой забегаловке. Угрюмо пригласил Марка составить ему компанию, а затем поведал, что вчера его покинула супруга, переместившись к какому-то перспективному американцу.
– Как она себе эти трусы купила, – горько изрек морпех, – я сразу усек: идет измена Родине… И измена затягивается.
– Этого следовало ожидать, – пожал плечами Марк. – Девка с университетским дипломом, с языком, на хорошей работе… А теперь посмотри на себя. Грубиян, матерщинник, лицо без определенных занятий. С уголовными, замечу, наклонностями. Но, может, оно и к лучшему.
– Что она свинтила или что я с наклонностями? – вяло поинтересовался Виктор.
– Что ты свободен от обязательств, – пояснил Марк. – Поскольку сегодня твоя жизнь в корне поменяется. Так что утри слезы, они тебе еще понадобятся. – И далее изложил суть случившегося с Жуковым.
Виктор слушал молча, поскребывая ногтем плотную щетину на подбородке. Что удивительно, никакого возмущения или недоверия перед тем, что заправилы самой, ха-ха, демократической страны, могли угробить сотни своих соотечественников и разворотить сердце Манхэттена, после чего преследовать с целью убийства тех, кто приблизился к их тайнам, он ни в малейшей степени не выказал, приняв это как должное и вполне естественное. А Марк в какой уже раз скучно убедился в неправедности этого мира, понятной, в общем-то, каждому.
– А если включить дурака? – спросил Виктор. – Ничего не ведаем, вообще какие претензии?
– Наши проблемы в том, что мы свидетели, – сказал Марк. – И не по делу о кражонке в супермаркете. Нами займутся всерьез и предметно. А мы с тобой ягодицы одной и той же части тела, в которой одновременно и находимся.
– Ты знаешь, – сказал Виктор, – может, не все так и сурово. А мы сгоряча накуролесим чего и подставимся.
– Согласен, – кивнул Марк. – Вначале понаблюдаем за развитием ситуации. Но – со стороны. У меня есть деньги. И я готов закрыть ими наши проблемы. И наши действия, если таковые потребуются.