Взлет против ветра

— Беда, Антон Федосеевич, — сказал он безо всяких обиняков, — мы получили штормовое предупреждение.

— Ну и что же,— спокойно ответил Баталов, — я его тоже получил. Думаю в пределах часа закруглить все учебные полеты.

Но Курилов пропустил мимо ушей последние его слова и торопливой скороговоркой сообщил:

— На Охотской косе волною выбросило на берег рыбацкий баркас. В нем было пять человек. Связь с рыбаками потеряна. Выручай. На тебя вся надежда. Пошли вертолеты.

Баталов посмотрел на квадрат окна, за которым сгущалось и угрожающе темнело низкое небо, вспомнил короткую сводку погоды, предвещавшую крайне ограниченную видимость по вертикали и горизонту, и шумно вздохнул.

— Вертолеты не пройдут, Иван Дмитриевич. В такой метеообстановке они беспомощны.

— Но ведь ты же авиация, — взмолился невидимый Курилов. — Ты же все можешь. Ты же сверхзвуковым и всепогодным называешься. Я через полчаса позвоню еще.

Баталов стремительно шагнул к подоконнику. Под низким небом шумели от усилившегося ветра деревья. Струи дождя, примчавшегося с моря, стучали в стекла. На дальнем конце аэродрома постепенно вырастало облако плотного тумана. Много раз испытанное состояние решительности и волнения перед риском наполняло Антона Федосеевича. «Вертолеты,— вздохнул он про себя. — Да разве сейчас в состоянии что-либо сделать эти надежные, но не предназначенные работать в таких метеоусловиях машины? Нет, надо иное... Но что?» Он еще продолжал думать, а большой палец правой руки уже успел утопить кнопку настольного коммутатора, на которой было написано «СКП». В этот день полетами руководил командир полка Наволочкин, только что получивший третью, полковничью звезду, румянощекий здоровяк, веселый и очень спокойный по натуре летчик.

— Николай Калистратович, — окликнул его Антон Федосеевич. — Докладывай в одну секунду, что там у тебя делается.

‘СКП — стартовый командный пункт,

— Десять самолетов посадил, в воздухе осталась только одна машина. Возвращается из маршрутного полета, минуты через три будет пробивать облака.

— Кто летчик?

— Старший лейтенант Перевозчиков, товарищ командир.

— Какой у него класс?

— Второй.

Несколько секунд, не больше, думал Антон Федосеевич и твердым, посуровевшим голосом приказал:

— Посадку Перевозчикову не разрешать. Пусть выйдет под нижнюю кромку облачности, пройдет над Охотской косой и сообщит, что на ее оконечности обнаружит. Есть сведения, что там на берег выбросило рыбацкий баркас. Надо спасать. Как только Перевозчиков облетит косу, пусть немедленно доложит, что увидел.

— Вас понял. Действую, — коротко ответил полковник.

Баталов прошелся по кабинету. Один резкий поворот, другой, третий. Чуть-чуть поскрипывают подошвы новых сапог.

— Вертолеты тут ни к чему, — пробормотал он негромко, советуясь сам с собой.— Только «Ан-2», только наша вездесущая «аннушка», способная взлетать или садиться почти вслепую. Но справится ли с таким взлетом и посадкой на косе Нечаев? Молодой он еще пилот.

Антон Федосеевич вернулся к столу, нажал кнопку электрического звонка и, когда выросла в дверях плотная фигура адъютанта, строго сказал:

— Капитан Староконь, из-под земли найдите мне лейтенанта Нечаева, и чтобы через пять минут он был здесь.

Староконь не стал переспрашивать, он хорошо знал, что если Баталов обращается к нему строго по-устазному, да еще таким суровым голосом, — значит, что-то случилось.

Вскоре в забрызганных грязью сапогах и летном подмокшем комбинезоне появился в кабинете очень молодой летчик, с копной плохо расчесанных вихрастых волос, едва заметным шрамом над левой бровью и большими, немного удивленными голубыми глазами.

— Товарищ командир, лейтенант Нечаев по вашему приказанию прибыл.

— Вольно, лейтенант,— кивнул головой Баталов,— дело вот в чем...

Но он не успел ничего прибавить. Динамик на стене закашлялся, зашумел, и голос из далекого отсюда воздушного пространства, несколько исковерканный помехами, ожил в нем.

— Я — сто тридцатый, я — сто тридцатый, — докладывал из своей кабины невидимый старший лейтенант Перевозчиков,— над заданной точкой -прошел на бреющем дважды, видел обломки баркаса и пять человек на суше. Трое махали белыми платками. Я — сто тридцатый. Прием.

Баталов вдавил на коммутаторе ту же самую кнопку «СКП», быстро сказал:

— Наволочкин, поблагодари сто тридцатого за выполнение задания, и пусть идет на точку... дальше постараемся справиться сами. — Поднял голову и твердым требовательным взглядом уперся в Нечаева: — Слыхал, лейтенант?

— Да, товарищ полковник.

— При какой самой минимальной видимости по горизонту и высоте ты имеешь право сажать свою машину?

Нечаев назвал две цифры. Баталов подошел к столу, побарабанил пальцами по его поверхности, строго спросил:

— А если видимость будет в два раза меньше?

— Посажу, — без малейшего колебания ответил летчик и после паузы прибавил: — Посажу, товарищ полковник, если вы разрешите полететь, хотя это и вопреки нормативам.

Антон Федосеевич подошел к лейтенанту, положил ему на плечи тяжелые руки и вгляделся в открытое, курносое лицо.