— А да, — спохватился Лопатин. — Познакомьтесь. Это Майкл Моран из «Нью-Йорк Таймс». А это, — сказал он по-английски, обращаясь к американцу, — Сергей Гаврилов, представитель военной прессы. Майор, спецкор известной газеты «Красная звезда».
Моран радостно тряхнул руку Ермилова-Гаврилова и с сильным акцентом произнес:
— Очень приятно.
— Взаимно, — также по-русски ответил Олег и заговорил по-английски: — Можешь не мучиться, Майкл. Я в детстве учился в английской спецшколе. Учился плохо, но английский выучил, вот и пригождается иногда.
— Я вас оставлю на минутку, — Дмитрий вытянул шею, словно заметил кого-то важного вдалеке и устремился к гардеробу.
И Моран, и Ермилов были заинтересованы в продолжении знакомства, оба скрывали это и поэтому ждали инициативы друг от друга. Повисла неловкая пауза. В итоге заговорили оба разом и засмеялись. Тогда Моран перехватил официанта с шампанским, взял бокал и насмешливо сказал:
— Не представляю, как может пресса быть военной. Тем более в мирное время. Есть же секретность! Вам наверняка нельзя описывать вооружение, давать фотографии. Мне кажется, пресса и секретность — вещи несовместимые.
Олег улыбнулся, демонстрируя легкое отношение к словам американца и ямочку на щеке. И более ничего. Он не счел нужным отвечать. Они выпили шампанского, мило улыбаясь друг другу.
— А тебя какими ветрами занесло в Москву? — поинтересовался Олег. — Пишешь материал? На какую тему, если не секрет?
— Обо всем по чуть-чуть. О России не так много известно нашим обывателям, поэтому — искусство, культура, обычаи. Ну Россия изнутри, что-то в этом духе.
Всех гостей позвали в другой зал, где состоялась небольшая торжественная часть, но севшие рядом на обитые бело-золотистой тканью стулья Майкл и Олег тихо болтали все время. Майкл вцепился в военного корреспондента мертвой хваткой. Сказал, что ему его послало само провидение.
«Тут ни от кого ничего не добьешься. Видят, что американец, — жаловался Майкл вполголоса, — и разбегаются кто куда. Ни интервью взять, ни доступ в официальные учреждения получить. Бюрократия, и везде взятки вымогают. Вначале показалось, что здесь будет легкая прогулка. И многие соглашались на интервью. Но на деле оказывались пустыми, малозначительными людьми. Более того, они все как один требовали гонорар. Мне крайне необходим человек надежный, который рекомендовал бы мне солидных людей, а уж я бы в долгу не остался».
Ермилов посмеивался и кивал, сочувствуя проблемам американца в России. При этом он мысленно прикидывал, почему приехавший из Америки журналист, трудившийся в таком солидном издании, не имел предварительных договоренностей с местными коллегами. Может, потому что он не работать приехал, а по заданию ЦРУ? Но пока это были только догадки. В конце концов, даже то, что Моран вышел на Меркулову и пытался привлечь ее к разработке темы предателя Петрова, не свидетельствует стопроцентно о том, что он имеет отношение к разведке.
Как бы то ни было, по решению Плотникова от Ермилова требовалось проверить Морана как следует. В тот момент Олег еще не знал того, что уже знал его шеф. Наружное наблюдение зафиксировало общение Морана со Стивом Риверой в ресторане перед визитом журналиста в Дом приемов МИД.
Американцы не обсуждали ничего существенного (для этого у них есть изолированные помещения в здании посольства), да и сам факт встречи не выглядел странным — с кем еще общаться журналисту, как ни с советником по культуре? Вроде бы все логично. Однако контрразведчики знали о разведывательным статусе Риверы. Они довольно давно стремились схватить советника по культуре за руку, как уже до этого хватали многих и многих…
Именно после встречи с Риверой Моран поехал в особняк на Спиридоновке и, вольготно сидя на кривоногих стульях с белой с золотом обивкой, охмурял солдафона Гаврилова, узнав, что тот писал про какого-то Петрова. Уж не того ли самого, которым он так интересовался?
За все время разговора он ни словом не обмолвился о Петрове. Олег догадывался, что, если он разведчик, то спросит об интересующем его предмете в самую последнюю очередь. Его задача на данный момент втереться в доверие. И ему это удавалось.
Оставаясь с холодным рассудком, Ермилов тем не менее проникся симпатией к американцу. Иначе и быть не могло. Майкл оказался смешливым, палец ему покажи, и он засмеется, да и сам шутил. Когда журналистов пригласили в соседнее помещение для фуршета, он остроумно комментировал блюда и наряды гостей. Он словно создавал словесные скетчи, а скорее, карикатуры на присутствующих. Олег давился от смеха, довольный, что эти остроты не в его адрес и что он в самом деле хорошо учил английский в детстве и улавливал все нюансы.
Плотников категорически предупреждал его, чтобы Олег не допускал резкого сближения с Мораном. «Надо его зацепить, — увещевал шеф, — поводить, как рыбку, вываживать таких, как он, надо не торопясь. И день, и два. Чтобы он за тобой бегал, уговаривал, а ты будешь ломаться и демонстрировать моральные страдания майора Гаврилова. Сечешь, прокуратура?»