Выстрел в лесу

Ромас принялся рассказывать девочке о приключении в лесу, не забыв при этом похвастать, как они с Алпукасом прогнали браконьера и помешали ему утащить оленя. Девочка слушала с раскрытым ртом.

Алпукас сидел в сторонке и все поглядывал за гумно: почему так долго не едут, что они там делают?.. Эх, если б не эта плакса!..

Спустя добрый час на дороге показалась телега. Все помчались навстречу. Впереди несся Рыжик. Но, подбежав поближе, дети остановились: старик глядел сурово, и они невольно попятились.

Пока мужчины распрягали лошадь, дети, несмело приблизившись, в молчании рассматривали оленя. Крупный, с развесистыми рогами и по-прежнему раскрытыми, только теперь уже подернутыми мутной пленкой мертвыми глазами, зверь показался детям загадочным и страшным.

— Так и оставим? — спросил Керейшис.

Дедушка пожал плечами:

— И сам не знаю. Может, куда везти придется. Юрас вернется — скажет. Надо только на гумно снести, там прохладнее.

Уже смеркалось, когда домашние вернулись из местечка. Узнав, что стряслось в его отсутствие, Юрас не сказал ни слова. Он опустился на скамью и грузно навалился на стол.

В комнате повисла свинцовая тишина, казалось, даже воздух стал густым и тяжелым. Изба наполнилась сумраком — угрюмым, немым. Сначала еще можно было различить понурую, сгорбленную фигуру отца, прислонившегося к стене Керейшиса; неясно белела голова дедушки, скользили тени ребятишек, то сбиваясь в кучу, то расползаясь по углам. Постепенно все растворилось в серой мгле, и только доносившийся с кухни стук посуды свидетельствовал, что в доме есть живые люди.

Долго сидел так лесник. Который же это случай в заповеднике?.. Как завелся еще с войны какой-то злодей, так и не унимается… То расставит силки и, глядишь, косулю, лису, зайца задушит, то кабана убьет, а в прошлом году… в прошлом году — лося сгубил. Сгубил… Только лужу крови нашли да покалеченные сосенки вокруг… Теперь оленя… благородного.

Юрас встал, нашарил на стене фонарь, зажег и вышел во двор. Видно, собрался на гумно взглянуть на оленя.

Юле вычистила стекло и зажгла лампу-«молнию». Керейшис достал кисет, заворочались примолкшие дети.

Вошла Марцеле с миской дымящейся картошки. Потом появилась простокваша, молоко, а для Ромаса вдобавок сбитое накануне масло. Сели ужинать. Керейшис устроился в конце стола, где обычно сидели гости.

Вернулся Юрас, машинально взял ложку, повертел в руках.

— Как все было, расскажите толком.

— А чего рассказывать? — откликнулся первым Керейшис. — Подхожу я к лесу у мыска. Дай, думаю, на рожь гляну, не колосится ли. Только слышу: трах! бах-бах! Я остановился. Нет, говорю, Юраса, вот какой-то стервец и балует, зверя пугает. Вышел на опушку — тихо, спокойно. Хотел вернуться, а духота к вечеру. Напьюсь, говорю, из родника, уж больно хороша там вода. Подхожу — ах, будь ты неладен, олень лежит, чисто лен расстеленный — не шелохнется. В аккурат под лопатку угодило. У меня даже мороз по коже. Это ж надо! Огляделся туда-сюда, кинулся — пусто. Каждый кустик облазил — никого. Стою, как дурень, не могу в толк взять: убить-то убил, да где ж он, лиходей, куда сбежал? Еще покрутился, подождал маленько за елочкой, может, явится. Какое там, ни души кругом, будто вымерло! Я — бежать. Все, думаю, кого-нибудь да застану, сообщить надо. Запрягаем мы с дедусем, а тут ребята: оленя, мол, убили. Мы все и поняли. Они, вишь, под елкой сидели. Он выстрелил — мальцы в крик. Тот, конечно, ходу. Ищи-свищи ветра в поле… Смотри, сосед, ежели оно и дальше так пойдет, всех зверей у тебя перебьют…

Отец сидел, по-прежнему навалившись на стол и уставясь куда-то в пространство. Потом медленно повернулся к детям:

— А вас чего туда занесло?

То ли от его угрюмого, неподвижного взгляда, то ли от глухо рокочущего, будто под землей, голоса, мальчики испуганно съежились на лавке и понурили головы.

Почуяв, что детям грозит опасность, вступился дедушка:

— Да чем они провинились? Что к роднику пошли?.. День воскресный, куда им деваться? Я сам пустил погулять…

И старик начал рассказывать, как ребята помогали ему, смотрели за Натале… Отец отвел глаза.

Видя, что гроза миновала, мальчики незаметно выскользнули из-за стола. Остальные тоже поднялись. Лесник снял с крюка шапку:

— Схожу в правление колхоза — надо позвонить в район, сообщить.

— Нам по пути, — сказал Керейшис.

Марцеле, убиравшая посуду, остановилась с миской в руках:

— Кого там ночью найдешь, да еще в воскресенье! Потерпи уж до утра.

— Кого-нибудь да найду, — хмуро буркнул лесник. — Нельзя ждать: олень — не заяц.

На пороге он сунул руку в карман и нащупал конверт — повстречавшийся в местечке колхозный почтальон вручил ему письмо. Читать не стал, письмо было от мамы Ромаса на имя Марцеле. Лесник отдал жене конверт и тяжелыми шагами вышел из дому.

Сержант Кумпис начинает следствие

Суопис спозаранку ждал гостей из района. Но прошло целых полдня, а никто не являлся. Лесник то и дело заглядывал на гумно. Потом решил снова позвонить из правления и почему-то вернулся, не дойдя до леса.