Высший пилотаж

Теплый летний вечер был напоен запахами мяты и жасмина. Дневные птицы уже смолкли, а соловьи не пробудились еще для своих песен о любви. И только легкий закатный ветерок, казалось, мурлыкал себе под нос какой-то тихий лирический мотив — в скрипичном ключе, ключе соль.

Божественный Гелиос направил свою колесницу вниз, к линии горизонта, и его квадрига была сейчас не золотой, а нежно-алой. Бог Солнца собирался пересесть с нее в огромную ладью, которая проплывет за ночь по темным зеркальным водам обратно, к месту восхода.

И все начнется сначала, ведь в жизни все циклично, все повторяется.

Но в тот момент Маша, против обыкновения, не жалела об этом. Пусть то, что происходит, повторяется вновь и вновь. До бесконечности!

А происходила очень простая вещь. Девушка сидела на ступеньках своего резного крыльца со ступнями, опущенными в цинковый таз, а Иоанн, стоя рядом с ней на коленях, собственноручно мыл ей опухшие ноги. Он бережно перебирал пальчик за пальчиком, массировал подошвы, ополаскивал щиколотки.

Маша немного смущалась, что это происходит на глазах у всего поселка, но и гордилась в то же время. Ведь они не совершали ничего постыдного, запретного. Не целовались и не обнимались. Разве кто-нибудь может осудить обыкновенное мытье ног?

Иоанн, наверное, предпочел бы назвать этот процесс не мытьем, а омовением: ему казалось, что он допущен к совершению некоего священного обряда. Для него такое тоже было впервые. Ему случалось посещать вместе с женщинами и дорогие бассейны, и самые лучшие сауны, и нырять на пляжах многих теплых европейских морей.

Но вот оказалось, что старый цинковый таз с двумя ушками по бокам превосходит все водоемы мира. Это — священный сосуд, в котором хранится волшебная жидкость, называемая нежностью.

Вода колыхалась, прикрывая маленькие розовые ножки. Какой размер? Тридцать четвертый? Как у Золушки.

Наверное, взрослой обуви не выпускают для такой ступни. Может быть, поэтому Маша и носит туфли на низком каблучке, детского фасона?

Или... или это все по той же проклятой причине, которую он наконец понял: в «Детском мире» покупать дешевле?

Как бы то ни было, он обязательно разыщет самого лучшего сапожника, чтобы изготовил Золушке туфельки на заказ. Пусть они будут мягкими и удобными и не натирают до мозолей нежную, как шелк, кожу.

Он растроганно думал о том, что Машенька натрудила ноги, разыскивая его.

— Вот ведь куда надумала идти! — упрекнул он, но совсем не сердито. — В зараженную зону!

— А почему ты мне сразу не сказал, что твой самолет — не «кукурузник» и ты не опыляешь поля?

— Разве ты спрашивала?

— Все равно. Ты водил меня за нос. Мог бы сразу рассказать о себе.

— А когда? Ты постоянно пряталась от меня в подъезде. Даже кофе не пригласила попить.

— Ох, кофе! В Москве целая упаковка осталась. А здесь у меня нет.

— А ты завари мне травок, как тогда, помнишь? В жизни не пил ничего вкуснее.

— Но теперь ты не больной.

— Нет, больной. Я болен тобой! Знаешь, порой доходит до бреда.

Маша размягченно засмеялась:

— Как сказала бы наша Вера Петровна — губительный весенний авитаминоз.

— Как сказал бы Карлсон — паранойя и навязчивая идея. И еще — маниакально-депрессивный психоз.

— Кто такой Карлсон?

— Мужчина в самом расцвете лет.

— Он живет на крыше?

— Нет, на крыше живет солнечная королева.

— Я забрала шахматы.

— Надеюсь, ты не всучишь мне их обратно?

— Ладно, пусть остаются.

— Ага! Выходит, я добился своего?

— Ну, в этой маленькой частности — да.

— А в чем-то другом — нет?

Маша помрачнела. Она до сих пор не заводила разговора о маминых деньгах. Но вовсе не потому, что решила их присвоить.

Просто ей было жалко поломать эту милую болтовню, разрушить очарование розового вечера... Даже просто — вынуть ноги из ушастого таза, вода в котором уже нагрелась от их с Ионой общего тепла.

А выяснение отношений, упреки, требования, отказы и возмущение — все это так не вязалось с тихим вечерним счастьем!

Она замечала, что женщины из соседних домов время от времени проходят мимо ее участка как бы по делу, на самом же деле — чтобы хоть краешком глаза полюбоваться через жерди штакетника на идиллическую процедуру омовения. И чтобы позавидовать белой завистью дочке профессора Колосова, этой милой доброй девушке с толстой пшеничной косой.

Никаких других дел не могло у них быть в этой стороне поселка в вечерний час, ведь резной пряничный домик — крайний и за ним простираются лишь пустынные поля.

Это было так приятно!

Пусть бы весь мир собрался сейчас за штакетником и стал свидетелем Машиного триумфа!

Пусть бы увидели это и недруги! Например, однокурсники Илья, Мишка и Виталий. А также — навязчивый сосед Антон Белецкий...

Говорят, не поминай черта к ночи.

Антон оказался легок на помине, как тот самый черт. Одной породы существа, Кощеевой.

Вон его «Москвич» пылит по поселковой аллее. Ах да, сегодня же пятница, у биолога впереди уик-энд в гамаке-паутине.

Вот он вышел из автомобиля. Эй, глянь же сюда, премудрый кандидат наук! Осознай свое сокрушительное поражение!