Выше стен

Пока она зажигает прихваченные из кухни свечи и в священном ужасе осматривается, я включаю камеру и прислоняю смартфон к вечно пустующей вазочке.

На стенах оживают тени и сполохи теплого света. Девчонка, готовая на все, прерывисто вздыхает в метре от меня, и системы не сбоят — я чувствую возбуждение. После трех стаканов приторного вермута она кажется вполне красивой, пульс разгоняется до бешеной скорости, кровь грохочет в ушах.

Дальше падать некуда, значит, и больно уже не будет.

Я сажаю ее на диван и пристально смотрю в глаза — в них все тот же испуг, трепет и покорность судьбе. Сейчас она не имеет ничего общего с прожженной шалавой из шараги, но сомнения — единственное, что может испортить мой план, и я усилием воли подавляю их.

Подаюсь вперед и засасываю ее холодные губы. Быстро расстегиваю пуговицы и застежки, не встречая сопротивления, стаскиваю с нее шмотки, толкаю на подушку и отпускаю тормоза. Мне все равно, кто сейчас передо мной — главное, что она тоже хочет. С ней не надо церемониться, о ней не надо заботиться — это намного проще, чем с бывшей. Она поддается всем моим движениям, выгибается, тяжело дышит и стонет, и я в невменозе сбрасываю худак, целую ее куда придется и шарю ладонями по голому телу.

— Свят… — До меня не сразу доходит, что ее трясет. От страха или желания — я не знаю, но замираю, и она еле слышно шепчет: — Ты — все для меня. Я тебя люблю! Я очень сильно тебя люблю!

Это признание бьет под дых, и реальность распадается на фрагменты.

Доверие в распахнутых глазах. Тоненькие запястья, сжатые моими пальцами. Размазанные губы. Слезы. И невыносимое тепло под ребрами.

Посреди темноты и безысходности тоже можно быть кому-то нужным, не чувствовать одиночества, гореть и хотеть жить…

Я срываюсь с катушек и люблю ее. Не забочусь о ракурсах и о том, как буду выглядеть на видео. Я не имею ее. Я тоже ее люблю.

19 (Регина)

Яркий свет, проникнув сквозь шторки опущенных век, заливает сны алой краской. Открываю глаза и на миг зажмуриваюсь — в десяти сантиметрах от своего я вижу идеальное, убийственно красивое лицо спящего Свята.

Мы едва умещаемся на узком диване, и моя пятая точка нависает над пустотой, но каменные объятия надежно удерживают меня от падения на пол.

Мы оба совершенно голые.

От вчерашних излишеств слегка мутит, каждая косточка болит и ликует, а от невероятной легкости хочется кричать. Я помогла ему справиться хотя бы с одной проблемой — он больше не нуждается в деньгах, а сегодняшняя ночь стала приятным бонусом. И — да. Я выжила.

«Гафарова, вы распущенная!» — любила говаривать завуч по воспитательной работе, но я до сих пор не догоняю, что означает это слово. Я больше не сплю с малознакомыми мальчиками, но мимо такой красоты пройти не смогла.

И не смогла бы ни дня притворяться незаинтересованной, потому что больше не могу без Свята жить и дышать.

Разглядываю его точеные черты и задыхаюсь от восторга и трепета. Он мой, черт возьми. Он мой!

Он сказал, что знает меня всю жизнь и доверяет. Мы договорились стать парой.

А ведь наше появление в обнимку произведет в колледже настоящий фурор — неприступный отличник Рябинин и самая отбитая первокурсница — я…

Осторожно высвобождаюсь из его захвата, собираю разбросанные по полу вещи и выскальзываю в коридор.

Натыкаясь плечами на обшарпанные стены, шагаю по застывшим на полу квадратам солнечного света, и пылинки золотыми искрами кружатся у ног. Тихий и странный заколдованный мир.

Квартира Свята похожа на ту, где раньше жили мы с мамой. Но мне — дикому сорняку — было в ней нормально, а вот эксклюзивно красивому мальчику категорически не подходит такой антураж.

Я бы все отдала, лишь бы забрать его отсюда. И деньги — самое малое, что я могу для него сделать.

На кухонном столе скучают пустые стаканы и ощетинившаяся окурками пепельница. Миска Славика под столом наполнена кормом, рядом с ней притаилось блюдце с водой.

Проявление заботы Святу к лицу. Он становится завораживающе, обезоруживающе прекрасным, когда делится с кем-то частичкой души.

Я всхлипываю, утираю повлажневшие глаза и сладко потягиваюсь.

Ворую из пачки Свята сигарету и прикуриваю от его зажигалки. Долго всматриваюсь в осень за окном — пожелтевшие кроны, полинявшее голубое небо, черные точки птиц высоко в облаках, но до предела обостренные эмоции не вмещаются в груди и снова выступают слезами на глазах.

В Святе столько же достоинства и силы, сколько камней в долине у подножия высоких гор. А одиночества — больше, чем людей в безликой толпе огромного города.

Эта ночь стала его исповедью. Он показал мне все грани тоски и боли, исступленную страсть и надежду. И настоящую красоту, на которой держится мир.

Несколько раз глубоко затягиваюсь и выдыхаю, тушу окурок о хрустальное дно, застегиваю лифчик, натягиваю юбку и блузку и крадусь к двери. Быстро обуваюсь и, прихватив пальто и рюкзак, выскальзываю в подъезд.

Раннее утро встречает меня легким морозцем и заряжает оптимизмом, хотя по щекам все еще предательски текут теплые капли.