Выше стен

Спотыкаясь, я плетусь вдоль ровных белых заборчиков и смотрю в небеса — за их голубоватым легким газом спрятался неведомый космос. Эмоции и мотивы людей — тот же космос, и я никогда не научусь их распознавать.

Синяки и ссадины на теле наливаются болью. Я устала и хочу домой — на огромную, пустую, понятную планету, где камни были злом, а красота — добром.

Вламываюсь в гостиную и, не разуваясь, спешу в ванную. Счищаю с дорогого черного драпа листья и землю, замываю потеки и пятна. К счастью, мама занята приготовлениями к открытию и до позднего вечера пробудет в салоне, а у меня есть возможность привести в порядок пальто. Я верну его владельцу в целости и сохранности, когда он выйдет из тени. Мы с братом станем большими друзьями, и он меня защитит — раз уж Свят не захотел.

Мама возвращается за полночь — уставшая и счастливая, но вид бледного существа, выплывшего из потемок, пугает ее и мгновенно стирает улыбку. Кэт не оставила на лице синяков, но мама все равно улавливает мой настрой и с порога учиняет допрос:

— Ради бога, скажи, что стряслось? Проблемы с ребятами? Тебя обидел парень?

— Ничего. — Я равнодушно пожимаю плечами, выворачиваюсь из цепких рук, ухожу на кухню и наполняю стакан холодной водой.

— Регина, пожалуйста. Мне жаль, что сегодня не получилось остаться с тобой… — продолжает преследовать мама, но я огрызаюсь:

— У всех нормальных людей бывают проблемы. Они справляются, ма. И если я «совершенно нормальная», то тоже справлюсь, разве нет?!.

***

Остаток недели проходит в делах. Мама разрывается между поставщиками, рекламщиками, прессой и мной — но я не прошу участия. Отсиживаюсь в комнате и шью — за эти дни гардероб пополнился платьем из зеленого струящегося шифона и винтажных шелковых кружев. В такие вещи облачаются только по случаю важных торжественных мероприятий, и я, несмотря на неудачи и распухшие от слез глаза, верю, что когда-нибудь обязательно примерю его и буду в нем самой счастливой.

Каждое утро я упорно наношу яркий макияж, надеваю самые безумные вещи и иду в колледж. Отстегиваю Кэт тысячу рублей, занимаю место на галерке, вытягиваю ноги и смотрю на осень, то плачущую, то сияющую за окном.

Про меня ходят слухи. Стараниями Кэт только слепой не увидел чертову запись моего унижения, и даже те, кто не интересовался мной, теперь уверены, что «Гафарова — чмо и не следит за языком, а Святоша Рябинин послал ее из-за венерической болезни».

В меня тычут пальцами, обзывают шалавой, ставят подножки и противно ржут вслед.

Но мне нравится версия большинства — в ней не упоминается спор, и статус Свята не пошатнулся. Сам же он закинул мой контакт в черный список и остался на недосягаемой высоте.

Мир тесен: я часто замечаю его у корпусов — издали, со спины, вполоборота, но спасаюсь от невыносимой боли бегством. Падаю в бездну и, чем слабее становлюсь, тем сильнее и изощреннее надо мной издеваются.

Я больше не могу открыть рот, чтобы нормально ответить, забываю родной язык, значение слов, интонации, звуки, теряю себя…

Снова стало сложно ориентироваться в пространстве — иногда паника скручивает внутренности прямо посреди проверенного маршрута, и я долго не могу отыскать ни балкона, ни цветов, ни граффити на стене дома, где живет Святослав.

Но я выше всех сплетен и упрямо прихожу в колледж. В надежде мельком увидеть его, задохнуться и захотеть жить.

***

Сквозь слои ваты и облаков пробивается мамин восторженный возглас, звуки поцелуев и грохот чемоданов. Приехал Андрей, но ранний час, осенний дождь и суббота напрочь лишают меня воли. Отворачиваюсь к стене и с удовольствием окунаюсь в недосмотренный сон — красивый и намного ярче яви.

Однако спокойствие длится недолго — его нарушают шаги у кровати и встревоженный шепот над ухом:

— Регина, кое-что пропало из сейфа… Ты показывала приходившему парню кабинет Андрея?

Я взвиваюсь на подушках, в ужасе смотрю на маму и отчима, и в глазах темнеет. Я не хочу, чтобы они забрали деньги у Свята, но, если не признаюсь в содеянном, он точно окажется в беде!

21 (Святослав)

Деньги, принесенные дурочкой, тратить я не собирался — тем же утром, умирая от похмелья и мутного чувства, похожего на вину, до лучших времен спрятал в коробке с хламом и попытался сосредоточиться на более важных вещах — учебе, долгах и поисках работы.

Но еще один день в курьерском прикиде и вечер при свечах прикалывали мало — вернувшись из шараги, я все же вытащил из пачки десять бумажек и заплатил по счетам. А потом зарулил в ТРЦ и купил нормальную куртку — не самую дорогую, но все же лучше, чем отстой из секонд-хенда, болтавшийся на моих плечах.

И вот теперь сижу в баре и стараюсь хорошенько накидаться. Я имею на это право — папаша, вечно кичившийся размерами заработка, на меня почти ничего не тратил. Он мне многое задолжал.

С нижних этажей доносятся звуки голосов, крики детей, шум эскалаторов и рекламные объявления. Я приятно расслаблен, джин обжигает горло и согревает кровь, возвращая почти утраченное чувство свободы.

Не знаю, что там повернулось в башке у дурочки, но сейчас я ей благодарен. За щедрость.