Выше стен

Гремлю крышками кастрюль, и в одной обнаруживаются холодные, слипшиеся вареники. Переношу ее на обшарпанный стол, падаю на табуретку и прислоняюсь спиной к жесткому кафелю.

— У меня сорок процентов подписчиков отвалилось. Подруги больше не хотят знаться, Слав! — сетует мать, стряхивает пепел на улицу и принюхивается. — Ты что, пил?

— Нет, конечно, — спокойно вру и смотрю на нее. Она жалкая.

Потерянная. Несчастная. Страшная.

Мы оба стали такими. Какая там красота…

— Ты прости меня, — вздыхает мама. — Твой отец не дал мне поступить в институт, не разрешал работать, говорил: лишнее, не пригодится… Я ничего не умею, Славик. Ничего. Жизнь катится в ад…

Ломит виски, настигает похмелье, глаза жжет то ли от дыма, то ли от слез.

— Ма, почему он отказался регистрировать меня на свою фамилию?

Мать выбрасывает окурок, машет руками, разгоняя сизые завихрения, садится на подоконник и до побеления костяшек сжимает его трухлявый край.

— Говорил, что сомневается… Но это же бред, Слав! Достаточно поставить вас рядом… Вы же на одно лицо!

Чистая ледяная ярость растекается по венам. Я колеблюсь и жалею не тех. А ее не пожалел никто.

— Ничего, мам, — выдыхаю я и упираюсь затылком в стену. — Я тоже плюну ему в душу. Ему тоже будет больно. Очень скоро.

16 (Регина)

Кровь шумит в ушах, сердце трепещет как воробей, попавший в силки, губы горят. Я глубоко дышу, считаю до десяти и обратно и изо всех сил стараюсь остаться в сознании.

То, что Свят сделал минуту назад, столкнуло меня в чертову пропасть — неизведанную, но такую ослепительно красивую, что на глазах выступают слезы.

В его бешеном поцелуе было столько безысходности, одиночества и стремления к теплу, что я… заблудилась. Лишилась всего, чем худо-бедно обросла за три месяца терапии и десять лет взаимодействия с обществом, и на миг превратилась в беззащитную маленькую девочку, играющую на камнях и разговаривающую с бабочками. Он стал для меня самым дорогим существом, проводником к свету, идеалом красоты и добра. Это было так похоже на воспоминание о давно утраченном счастье, которое я ищу и никак не могу найти в мире людей…

Господи, что со мной?..

У меня было много парней. Но такого эксклюзива — никогда. Возможно, в этом и кроется ответ?

Я прислушиваюсь к тихим шагам за дверью, а над головой вращается потолок.

Покалеченный разум рождает здравую мысль: нужно воспользоваться случаем — включить камеру на телефоне и спрятать его за пустой фоторамкой на тумбочке. Я наконец решу свою главную проблему: выиграю спор у сучки Кэт, стану самой крутой — круче всех нормальных девчонок в шараге, — и никто не посмеет меня доставать. Пусть даже Свят не признается мне в любви — видео с неприступным холодным красавцем произведет такой фурор, что о деталях спора никто не вспомнит.

Резко сажусь, запахиваю блузку, пялюсь на ни в чем не повинный телефон, но тут же в смятении зажмуриваюсь.

Я не могу…

Тихие шаги удаляются, чуть слышно жужжит молния, щелкает дверной замок, и тело сковывает холодный ужас. Он ушел. Просто молча ушел. Почему? Он понял, какая я?..

В мозгу со скрипом трогается заржавевшая шестеренка, и меня вдруг ошеломляют доселе неведомые чувства и эмоции, оставляющие в душе ожоги.

Я не знаю, каково это — раскаиваться, не знаю цену словам и поступкам, но сейчас меня прибивает к земле уверенность, что по-настоящему красивый человек никогда бы не поступил так, как собиралась поступить со Святом я.

Набираю его номер, но в трубке раздается безучастная скороговорка автоинформатора, мечусь по комнате, выглядываю на улицу, но обзор загораживает глухая высоченная стена… Рыдаю, уткнувшись лбом в стекло и чувствую себя никчемной, грязной, глупой.

Руки бессильно дрожат.

Ролевые модели, которые я худо-бедно научилась воспроизводить, слишком примитивны и в общении с ним не прокатят. Я больше не хочу за ними прятаться.

Я хочу быть собой — одинокой и искалеченной, растерянной и напуганной. Хочу довериться ему и просто верить…

Застегиваюсь и поправляю юбку, стираю потекший макияж, но предчувствие надвигающейся катастрофы не ослабевает. Оно похоже на тучи над снежными шапками горных пиков — самое жуткое и безрадостное явление природы из всех, что я могу припомнить. Во время грозы бабочки всегда улетали.

Пробую отвлечься проверенным способом: открываю встроенный в нишу шкаф, достаю скучный мужской пиджак с эмблемой неизвестного мне учебного заведения и, вооружившись огромными портновскими ножницами, отпарываю шелковую подкладку. Углубляю вытачки и намечаю мелком орнаменты будущей вышивки. Эта скучная консервативная вещица больше не пригодится Славику, но станет единственной в своем роде и украсит мои дни, я даю ей шанс на новую жизнь — яркую и содержательную.

И все тут же налаживается — тренькает телефон, и на голубоватом экране всплывают слова: «Извини, что повел себя как мудак. Появились срочные дела. Увидимся перед занятиями?», и я, взвизгнув от радости, отвечаю: «Конечно!»