Выше стен

— Показать тебе дом? Не думай, я не хвалюсь. Я жила очень бедно, и сама не верю, что теперь обитаю в такой роскоши.

— Валяй! — Я пожимаю плечами, поднимаюсь со стула и иду за ней. Действо напоминает гребаный цирк. Экскурсия по дому, где я родился и вырос…

— Гостиная. Спальня родителей. Гостевые. Кабинет… — Она с гордостью раскрывает очередную дверь, за которой обнаруживается папашин стол, кожаное кресло и картина с изображением древнегреческого бога с крыльями на шлеме.

Проследив за моим взглядом, дурочка оживает:

— А это… эм…

— Гермес. Бог торговли, — отвечаю я за нее и направляюсь дальше. И дебилу понятно, что она ведет меня в мою комнату — ей во что бы то ни стало нужно сделать запись. Возможно, меня ждет нечто невообразимое в постели, раз она рассчитывает в процессе на признание в любви. Тихо офигеваю и усмехаюсь, хотя мне не весело. Я пришел сюда примерно за тем же, но вовсе не уверен, что даже дополнительный пузырек, раздавленной с Севой в курилке, избавит меня от брезгливости к этому кривоногому потасканному пугалу.

Как ни странно, моя нора пострадала от приживалок менее всего — обои и мебель на месте, но любимая кружка с Дартом Вейдером, одиноко стоящая на тумбочке, и остатки черного кофе, присохшие ко дну, вмиг выбивают из захмелевших мозгов лирический настрой.

Пару часов мы сидим на кровати, смотрим слезливый сериал от «Нетфликс», и розовая, не слишком чистая голова дурочки, источающая аромат дешевых духов, давит мне на плечо. Борюсь с желанием сбросить ее с себя, но временами поддаюсь странному умиротворению до такой степени, что одолевает зевота. Зачем я так накирялся?

На экране ноутбука красивая стерва строит козни положительным героям.

— Смотри, она красивая. Но сволочь та еще. Так что твоя теория хромает на обе ноги! — по-братски поучаю я дурочку, и та вздрагивает.

— Она не красивая! Правильные черты, грамотный мейкап, но не более! Знаешь, Свят, у меня есть сверхспособность. Я могу распознавать настоящую красоту. И вот что я скажу тебе! Красивое не может быть плохим. Я люблю красивые вещи — они радуют меня. А красивые люди, они… как ангелы…

— И я красивый? — уточняю на всякий случай, сраженный полным отсутствием логики. — Ты видишь меня таким?

— Да…

Я долго и пристально рассматриваю ее — если стереть черную помаду, она, возможно, станет вполне симпатичной. Сердце снова екает. У меня давно не было девчонки, все дело в этом. Сдаю позиции, скоро, как и отец, перейду на шлюх…

Слипшиеся ресницы трепещут, рот приоткрыт, «папина радость» еле дышит и готова на все. Прямо здесь, в моей комнате, на моей кровати…

Не до конца выветрившийся алкоголь туманит мозги и разгоняет кровь, и я, улыбнувшись «искренней» улыбкой, толкаю ее на подушки и присасываюсь к губам.

Она не отвечает — лежит, замерев и прикрыв глаза, и у меня сносит башню. Руки сами лезут ей под блузку, судорожно расстегивают пуговицы и лифчик, задирают юбку. Она наконец включается — пытается стянуть с меня толстовку, гладит теплыми ладонями спину, и от ее прикосновений по коже бегут мурашки.

Я тупо вспоминаю о своей миссии. Какого хрена я делаю? Интересно, куда она спрятала камеру?

Отлипаю от нее и с трудом перевожу дыхание.

Я знаю, откуда открывается идеальный обзор. Нужно только под благовидным предлогом встать, незаметно подсунуть туда свой телефон и продолжить.

— Что с тобой? — Она растерянно моргает и прикусывает размазанные губы.

Резко вскакиваю, провожу рукой по затылку и морожу:

— Нужно воды попить.

— Кухня там… — хрипит дурочка, прикрывает грудь блузкой и указывает на окно вместо двери.

Сваливаю в коридор, достаю из кармана телефон, нажимаю на кнопку, но он не реагирует — сдох. Давно барахлит аккумулятор.

Ладно. Не судьба. Не сегодня. Утром с новой силой продолжу окучивать ее, но сейчас перед глазами стоит полный доверия и беспомощности взгляд, и эта картинка отрезвляет почище любой ледяной воды.

Я веду себя как скотина. Это папаша во всем виноват.

Брожу по пустым комнатам, дотрагиваюсь до знакомых предметов и сдаюсь приступу ностальгии, такому сильному, что трудно дышать. Теперь здесь уют и покой. А когда мы с матерью жили в этом доме, пространство постоянно сотрясали скандалы, крики и истерики.

Без нас тут стало… лучше?..

У входной двери набрасываю ветровку, застегиваю до горла молнию, завязываю шнурки и выхожу в промозглую осень.

Небо до самого горизонта заволокли мутные тучи, гнилые доски трещат, в черном нутре заброшенных домиков завывает ветер.

Я адски замерз, курю одну за одной и стараюсь не мыслить, не чувствовать, не переживать о других. Но на душе погано — я бы закинулся чем-нибудь, если бы в кармане лежали деньги. Можно найти Севу и продолжить попойку в его гараже, но, вопреки намерениям, я чешу домой.

Включаю свет в тесной убогой прихожей, разуваюсь, комкаю ветровку и закидываю в шкаф. Мать на кухне — курит в форточку и гладит теребящего край тюля котенка.

— Какой он милый и ласковый, Слав… Давай оставим его, а? — улыбается она. — Что с работой?

— Ищу…