Так продолжалось минут пятнадцать. Марина покорно ждала.
Когда бормотания дошли до брюшной полости, то есть, до слов "брыжейка", "мочеточники", "сальник" и тому подобного, целительница запнулась.
— Ого.
— Что? — с замиранием сердца спросила приреченская ведьма.
— У тебя идеальное здоровье. Просто идеальное. Если учесть, какой образ жизни ты вела последние месяцы… феерично. Нет даже начальных признаков угасания, какие встречаются в твоём возрасте у других женщин. Ну, тургор кожи, например, или эластичность сосудов… Но вот в малом тазу действительно кое-что есть. Я уже видела такое, несколько раз. И давно научилась обходить. Но с тобой это не работает. Может, потому что ты колдунья…
— Да что там такое?! — воскликнула Марина, задрожала то ли от холода, то ли от страха, резко сдёрнула покрывало с кровати и завернулась в него, словно в плащ.
— Не хочу разбрасываться диагнозами. Но если моё предположение верное, то с тобой происходит кое-что чудесное.
— Тебя должна осмотреть Таня.
Фельдшер влетела в комнату, словно подслушивала под дверью.
— Вы закончили, я смотрю, — оценила она покрывало на плечах. — Отлично, я мальчишку тоже уже обследовала. Идёмте.
Она развернулась и понеслась назад. Соня и Марина даже сказать ничего не успели. Марина сунула ноги в сапоги, плотней закуталась и поспешила за подругой. Хромушка пошла следом.
— Я мальчонку детям всучила. Сейчас козье молоко вскипятят, накормят. А то такое ощущение, что он неделю не ел. Вроде бы и здоров, но истощение жуткое. Марин, ты где его взяла? Как зовут, где родители?
— Про отца ничего не знаю, а мать я собственноручно лишила родительских прав, — Марина села на кушетку. — Вытащила из костра для жертвоприношения, как зовут, не имею ни малейшего понятия.
Реакция на эти слова была ожидаемой: Хромушка ахнула, Таня сокрушённо покачала головой:
— Люди стали дикарями так легко и быстро, что я, слыша такие истории, с каждым разом удивляюсь всё меньше.
А Марина рассказывала дальше:
— Не знаю, как долго его не кормили до меня, а я… Ну, что я могла ему предложить из еды? У него даже зубик только один. Только водой и поила. Бедняга плакал всё время, от голода, так что я старалась большую часть времени держать его в спящем состоянии. Хорошо, за сутки Туман проскочили.
— Ясно, — кивнула Таня с серьёзным видом. — В общем, что могу сказать. Ему где-то шесть-семь месяцев, но может быть и больше, если за ним плохо ухаживали. Татуировку делали без каких-либо соблюдений санитарных норм — есть признаки воспаления.
— Татуировку? — непонимающе спросила Хромушка.
— А, ты ж не видела. На груди наколка: бык в круге. Судя по всему, уродовали ребёнка сразу после родов. Он рос, татуировка растягивалась, поэтому бык, так сказать, кривоват.
— Бедняга, — вздохнула целительница.
— На спине заживший ожог. Очень хорошо заживший, но свежий — рубцы багровые.
— Что будешь с ним делать? — спросила Таня.
— Я?! — удивилась Марина. — Я думала, ты себе возьмёшь, или, может, кто-то в деревне… Ребёнок — это такая ответственность! Да меня дома почти не бывает, тем более, сейчас, пока Древо не…
— У меня трое своих, если ты забыла, — недовольно перебила Таня. — И тоже не прохлаждаюсь. Да и Макс не бездельничает. А дети сами малы ещё, за младенцем присматривать. Но я поспрашиваю у баб по деревням, сироту пригреть — плюс в карму. Может, кто и сделает доброе дело. Пока, конечно, пусть у меня побудет, здоровье поправит. Но вообще-то это ты его спасла. Судьбу перекроила, взяла на себя ответственность за его жизнь. Бросить дитёнка после такого… Не знаю, Марин. Не похоже на тебя. Странная холодность, не находишь?
— Я подумаю, — пробормотала Марина. — Просто понятия не имею, как детей растить. Своих ведь нет.
— Кстати, об этом, — встрепенулась Хромушка. — Татьяна Петровна, тут такое дело…
— Погоди, Соня. Мы про пацанёнка ещё не до конца обсудили, — Таня пристально посмотрела на приреченскую ведьму. — Детей растить — дело нехитрое. Поможем в случае чего. Так что ты думай, конечно, а пока имя придумай. На правах спасительницы. А то мы всё: "ребёнок, младенец"… Нельзя так. Он человек, пусть и маленький.
Марина растерялась, но спорить не стала, чтобы снова не наткнуться на обвинение в равнодушии:
— Он из Европы. Его община разговаривала на немецком. Может, Ганс?
— Какая разница, откуда? — вмешалась Соня. — Теперь он житель Приречья. Любое имя подойдёт.