Впереди как путеводные фонари мчались три огня — зеленый, сапфировый и серебристый. Великий взревел и ринулся в погоню. Оба молодых дракона дружно рявкнули от изумления, на миг забыв даже о своем горе: в небе летели собака с крыльями, два кота, человечка на метле и человеческий парень — полупрозрачный!
— Ирррка! — прорычал Великий, поравнявшись с собакой крылом к крылу. — Давай в арьергард, быстро! Я не могу командовать, потому что все время на тебя оглядываюсь!
— А ты не оглядывайся! — неласково рыкнула в ответ борзая. — Ты командуй, чтоб кто-нибудь из твоих змеев не погиб, пока ты оглядывался туда, где и без тебя прекрасно справляются!
Морда змея стала злобно-беспомощной:
— Ненавижу тебя, Хортица, клянусь Владычицей — ненавижу!
— Как я тебя понимаю! — призраком скользнул мимо воин сновидений. И вся странная компания нырнула в воздухе, дружно уходя к земле. Вслед им разнесся яростный рев Великого.
Глава 23
Галька-пулеметчица
Распластав крылья, Хортица планировала над знакомыми местами. Поднимающееся над горизонтом жаркое ирийское солнце гасило звездное свечение над Молочной и танец созвездий в ее глубинах. Над жемчужно-белой водой качали венчиками хищные цветы. Вот лесная опушка неподалеку от деревни Гната, Горпыны и дочки их Гальки, та самая опушка, где — недавно? давно? — Ирка создавала поисковое заклятие на пропавшего Айта. Дальше должна быть сама деревня, за ней дорога… ага, по которой незабвенный Панас — чтоб ему чесалось! — вез связанную Ирку, перекинув через седло мушхуша[21]. А еще дальше — провал и верхушки черных деревьев Мертвого леса. Они далеко, Танька с Богданом их не увидят, и это хорошо — уж больно страшные!
Хортица поднялась повыше, Танька задрала метлу, следуя за ней, воспарил здухач, и там, где Ирка помнила дорогу меж полей, теперь они увидели… Мертвый лес.
Лучи солнца точно гасли, и мрак, только мрак колыхался впереди. Далеко, насколько хватало глаз, стояли черные, будто сожженные деревья. Исковерканные ветви застыли в бесконечной муке, меж ними не было ни ветерка, ни звука, ни жизни, и в то же время казалось, что там идет какое-то жуткое, противоестественное движение, будто деревья только что крались и настороженно замерли, ощутив на себе взгляды. Хортица вдруг поняла, что движение есть — черные корни медленно, но неуклонно ползли вперед. Эти корни… от них тошнило и корежило, смотреть на них было невозможно, но их конвульсивное шевеление невольно притягивало глаза. Они были противоестественны и омерзительны, как ожившие мертвецы в Иркином мире. Хуже, чем в Иркином мире.
С искореженных ветвей тусклыми простынями свисали белесые лишайники. Они раскачивались, как занавески под слабым сквозняком, и в источаемом ими слабом фосфоресцирующем свете было видно, как корни просачиваются на открытое пространство перед Мертвым лесом и движутся дальше, подрывая землю, точно громадные черви, и оставляя за собой отвалы высушенной, будто сожженной кислотой почвы. Над лесом зеленым полотнищем зависли мухи. Слабо жужжа и изгибаясь в воздухе, рой плыл над черными кронами, то и дело завиваясь в колышущиеся спирали.
Против Мертвого леса праздничной новогодней иллюминацией сияла деревня приграничников.
Хортица замерла, просто не понимая, что же такое она видит. Наконец офигевший мозг начал справляться с безумной картинкой и вид деревни стал словно собираться заново, как пазл. Те же свежетесаные хаты, золотые снопы и голубые, малиновые, ярко-зеленые лепестки цветов, покрывающие крыши. Пятно гари там, где пришлось подпалить дом с криксами. Гнатова хата — пестрая цветочная роспись уже тянулась вдоль двери и половины окон — много же Галька успела разрисовать! Сбитый из толстенных кольев тын вокруг деревни, четырехликий страж у заложенных брусьями ворот… В широко распахнутых глазах стража кипело пламя! Огненные конусы таяли в разгорающемся дневном свете, но землю вокруг четырехликого покрывала зола — даже на вид густая и липкая, — оставшаяся от корней Мертвого леса, попавшихся стражу «на глаза». А саму ограду паутинной сетью опутывали… провода. Электрические провода, какие уже не замечаешь в родном городе, потому что они всегда там были и есть. Здесь они казались чем-то невероятным, сказочным… причем из сказки страшной… грозной… Между ними, содрогаясь в конвульсиях, подергивались черные корни.