Выбирая судьбу

— А если вы попадете в аварию? Моя бабушка всегда говорила…

Тут уж он взревел от смеха. Подскочил ко мне, помог мне снять с себя последнее, что еще оставалось…

— Джиллиан, ты прекрасна!

Гордон сказал это так, будто эти слова шли из глубины его души. А потом была вечность, когда наши тела сплетались и соприкасались, проникая друг в друга. Мы наслаждались любовью, а позднее просто лежали, ощущая полную близость и доверие. Нам было так легко друг с другом! Ведь мы давно стали друзьями. Нашли… не любовь, а приязнь и симпатию. Впервые в жизни мне не надо было кричать: «Я тебя люблю!», чтобы оправдать то, о чем мне всю жизнь твердили — это плохо! Мы обнимались и смеялись, и я чувствовала, что мне улыбается весь мир.

С Гордоном мне было так хорошо, как никогда не было с Крисом, что казалось странным, ведь я не любила Гордона. Но в этот день я перестала злиться на Криса. Я занималась любовью с Гордоном не потому, что хотела отомстить Крису из-за Мэрилин, а потому, что так мне захотелось и он мне нравился.

Я лежала в объятиях Гордона и улыбалась. А он чертил восьмерки, обводя пальцем мои груди, и мне вспомнилось стихотворение с заглавной страницы книги Хилари: «Того, кто поцелуем счастье провожает, своей улыбкой вечность принимает».

ГЛАВА 23

Во всех отношениях октябрь был хорошим месяцем. Множество встреч и дел. Саманта была довольна школой. А я, хотя и не полюбила Нью-Йорк, все-таки добилась большего, чем простое примирение с этим городом. Нью-Йорк был ко мне добр, старался изо всех сил и вел себя просто паинькой. Осенью в Нью-Йорке наступает особый сезон, который длится совсем недолго, однако успевает влюбить вас в себя на весь оставшийся год и, уезжая, вы навсегда запомните Нью-Йорк, залитый золотистым светом. Но если вас угораздит остаться, вы увидите и грязь, и сажу, и слякоть, а потом почувствуете вонь и нестерпимый зной нью-йоркского лета. Однако осенью город становится прекрасным — в красных, золотых и коричневых тонах, когда воздух прозрачный, свежий и бодрящий, а улицы светлые и чистые. Люди шагают будто на параде, аромат жареных каштанов витает повсюду. Молодежь остается в городе на уик-энд, и думаешь — да, в этом городе живут симпатичные молодые люди, потому что летние уик-энды уже в прошлом, а для лыж пока рано. Это мой любимый период и, если уж в сердце есть теплый уголок для Нью-Йорка, так это для Нью-Йорка в это волшебное время года, очарование которого длится две, три или четыре недели поздней осени.

В этот раз Нью-Йорк постарался на славу. Эти чудесные дни наступили и были еще лучше и красивее, чем прежде. Нью-Йорк казался мне женщиной, вечно замученной делами. Меня отнюдь не восхищает образ жизни этой особы, но, учитывая ее место в этом мире, я должна со всем уважением признать, что и у нее бывает торжественный выход. А в октябре это получается стильно.

Мы с Гордоном виделись два-три раза в неделю, ходили в какое-нибудь милое местечко, встречаясь где-нибудь после работы. Или один из нас готовил ужин — у меня или у него дома. Примерно в середине месяца мы объединяли наши ресурсы и имена из адресных книжек и устраивали вечеринку. Безумно веселую, с толпой народа и привычным набором забавных стереотипов — как большинство вечеринок в Нью-Йорке.

У Гордона было весьма плотное расписание, да и у меня дел было по горло, так что в наших отношениях не ощущалось повседневности. Мы не злоупотребляли временем друг друга, просто все казалось само собой разумеющимся, как погода. И жизнь текла своим чередом.

Наступил праздник Хеллоуина, и с его окончанием Саманта стала намного богаче и счастливее — собрала богатую дань в нашем доме и в доме Гордона. Он свозил девочку к себе, чтобы испытать терпение соседей, и она была в восторге. К этому времени Саманта и Гордон успели крепко сдружиться.

День благодарения мы решили отпраздновать вместе, тихо, у меня дома, и я как раз собиралась покинуть офис, чтобы забрать нашу индюшку, когда зазвонил телефон. Это была Джули Уэйнтрауб.

— Привет! Я только что говорила с врачом, и, похоже, у вас есть работа еще на месяц. Вот ведь как вышло, а? На самом деле мне нравится отдыхать, а еще тут есть парочка стажеров, ради которых стоит задержаться. Кому нужен Джон Темплтон при подобном раскладе? — Она пыталась шутить, но я слышала боль и разочарование. Это совсем невесело — лежать плашмя на спине, когда в тебя вонзаются иглы и держат на вытяжке. Хоть со стажерами, хоть без них. Я бы предпочла Элоизу Фрэнк. Бедняжка Джули.

— Джули, ты уже сказала Джону?

— Да, я только что ему звонила. Наверное, мчится по коридору, чтобы принести благую весть.

— Будет тебе! Ты же знаешь, здесь все ждут, когда ты вернешься. Только так и говорят: «Когда Джули вернется…» — Это была не совсем правда, но я решила, что мои слова ее поддержат.

— Спасибо, что попыталась утешить. Между прочим, я видела статистику по последнему номеру. Мне понравилось. Может, когда я выйду отсюда, у меня больше не будет работы…

Я понимала, что это стало бы для нее страшным ударом.