Выбир-р-рай, Тамара

— Ты по чётным, я по нечётным? — Горыныч хмыкает.

— Ну да, — дую щёки, — если не кастрирует.

— Чо несешь-то? — возмущается.

Только рукой машу. Бессмысленный базар. Я считаю, что Тамаре нужно дать время собраться с мыслями. До утра.

Глава 12

Я не сплю. Уснёшь тут!

Сижу на кровати, при тусклом свете бра и сверлю взглядом закрытую дверь, прислушиваюсь к каждому шороху. Мне всё время кажется, что волки вот-вот ворвутся в спальню и потребуют отдать им парный долг. Прости хоспади…

Моё тело к такому повороту готово — хочет оборотней, но котелок пока варит. Пусть и не совсем трезво. Что я могу сказать по поводу поступка Игоря и Лёши? Козлы! Волки выглядели виноватыми, но это мало что меняет. Судя по словам Горыныча, оставлять меня в покое они не собираются.

В студенческие годы я с большим интересом изучала всё, что касалось оборотней. Медведи, рыси, волки… Так вот, в литературе, которую я щёлкала, как семечки, не было сказано, что оборотень-волк может заклеймить человеческую женщину. Хотя и обратное не утверждалось. По факту, все эти книги можно смело использовать в туалете и не для чтения.

А ещё мне интересно, как Альфа и Бета представляют себе дальнейшее наше сосуществование. Всё-таки парность подразумевает отношения. Больше скажу — семейную жизнь. По очереди мне мужьями будут? Годик с одним поживу, годик с другим, ага.

Я пока только в теории могу предположить, что меня ждёт. Связь, закреплённая клеймом — не шутка. Тянуть будет к Лихому и Горынычу как магнитом. Хуже в разы, чем до меток.

От этих мыслей становится душно и дурно. Нет, я слово своё сказала и на нём стоять буду — хрен им.

Бубнёж волчьих голосов в зале стихает. В предрассветной тишине я слышу мерное сопение и иногда скрип дивана. Уснули вроде. А мне нельзя сидеть сложа руки. Я должна свести к минимуму время, которое оборотни собираются со мной проводить.

Аккуратно встаю с кровати, крадусь к двери — открываю её и смотрю на спящих волков. Отдыхают-с. Лёша на диване, а Игорь на полу разлёгся. На столе стоит будильник советского образца — железный. Наверняка они завели его, чтобы утром не проморгать меня. Не в этот раз, мальчики.

На цыпочках пробираюсь к столу… Голова уже не кружится — я неплохо держу равновесие. Это ли не счастье?..

Половица под моей ногой издаёт предательское «кря». Я замираю, балансируя руками, Лихой ворочается во сне на диване. У меня сердце в груди переворачивается, но через пару мгновений снова становится тихо. И только Горыныч ничего не чухает — как дрых на ковре, так и дрыхнет.

Беру часы со стола и крадучись возвращаюсь в комнату. Это победа! Мне остаётся только отключить сигнал будильника оборотней и свой тоже. Это утро будет тихим. Только поспать мне не удастся. Ну и ладно, оно того стоит.

* * *

Будит меня телефонный звонок. Хуже сигнала «КАМАЗа» звучит, в натуре!

Приходится вставать и переть в коридор — к телефону. Сшибаю по ходу движения все углы, матерюсь тихо, потом туплю, глядя на разгром. И наконец вспоминаю, куда шёл.

— Алло, бля... — хриплю сонным голосом, веки слипаются.

— А-а… Ой, я, кажется, номером, ошиблась, — лепечет в трубке какая-то баба.

Короткие гудки.

Зашибись! И ради этого я вставал? Чтобы бабе этой весь день икалось.

Сон не отпускает, я не могу сообразить, утро сейчас или что вообще. А телефонный аппарат на полочке снова взрывается звоном.

— Ну? — бешусь, понимая, что это, скорее всего, снова ошибающаяся мадама.

— Это вы?

— Не поверишь — я. Тебе кого надо-то?

— Тамару, — растерянно сообщает.

— Щас позову. Жди.

Не могла сразу сказать? Надо было сначала мозг вынести.

Я плетусь в зал — Лихой спит воронкой кверху. Хорошо ему. Зевнув, толкаю дверь спальни.

— Мурка, просыпайся, — зеваю. — Тебя к телефону там…

Щурюсь, разглядывая пару на кровати. Лежит, с головой одеялом накрылась. Пробую позвать ещё раз — снова не отзывается.

Подхожу, рукой одеяло хвать — а нет там моей мурки! Под одеялом ещё несколько одеял скомканных и подушка. Репу ненадолго замыкает. Это что такое?..

Твою мать!

Сон как рукой снимает — бегу в коридор, бросаю трубку на телефон и ору Лихого, а сам уже в кроссовки ноги сую.

— Ты чо кричишь с утра пораньше? — Лёха выходит ко мне сонный.

— Мурки дома нет!

Лихой, щурясь, смотрит на часы на запястье:

— Неудивительно. Время-то. На работу ушла.

— Коза такая, — ругаюсь, зашнуровывая кроссовок. — Будильник не зазвонил, и она не разбудила.

Альфа уходит в спальню, а я хренею от его спокойствия. С мурки глаз спускать нельзя.

— Не собиралась Тома нас будить, — Лихой возвращается. — Часы спёрла, — демонстрирует мне будильник и лыбится.

— Лёх, чо ты веселишься, я не понял? Иваныч не просто так просил за девочкой приглядеть.

— Успокойся, мамочка, — небрежно бросает, зевает и идёт, наконец, одеваться. — На Тамаре две метки стоят. Если что, мы бы уже чухнули.

— Думаешь?

— Знаю, — кидает мне футболку. — Но в лабораторию скатаемся, проведаем Тому.

Он обувается, берёт ключи от машины, и мы выходим в подъезд.