Второй выстрел

Последнее восклицание вырвалось у меня от боли. Я медленно шел к двери, рассуждая таким образом, и тут Шерингэм воспользовался тем, что я подставил ему удобную мишень, и дал мне крепкого пинка. Я быстро обернулся — он весь буквально скривился от отвращения. Я никогда не видел ничего настолько отталкивающего.

— Ты, жалкий червяк! — закричал он. — Не вздумай сделать что-либо подобное! Ты сейчас подойдешь к этой девушке, обнимешь ее обеими руками и скажешь: "Аморель, вы самая чудесная девушка на свете. Во имя всего святого, выходите за меня замуж! Я больше ни дня не смогу прожить без вас". Вот что ты ей скажешь.

— Ты правда так думаешь? — взволнованно спросил я, забыв даже о только что полученном пинке. — Ну а если она скажет нет? А если она посмеется надо мной?

Вынужден признаться, что Шерингэм ответил на это в выражениях, которые я постесняюсь здесь пересказать.

Мне безжалостно помогли выйти из комнаты и спуститься с лестницы.

Пока я приближался к своей цели, во рту у меня пересохло, колени начали предательски дрожать и засосало под ложечкой. Я отложил изучение этих явлений на потом, поскольку вряд ли способен был их забыть, но в тот момент не мог мыслить отчетливо.

Аморель не читала — она лежала на диване, уставившись в потолок, и даже не повернула головы, когда я вошел. Помню, я очень тщательно закрыл за собой дверь.

Пройдя до середины комнаты, я остановился.

— Э-э... Аморель! — едва смог выдавить я, поскольку мне трудно было говорить из-за внезапной сухости во рту.

— Что, Пинки? — ответила она усталым, грустным и каким-то безжизненным голосом.

Что там говорил Шерингэм? Сделай то, не вздумай делать этого... Что именно? Что-то насчет обнимания. Обнять ее! Обнять Аморель!

Я нерешительно шагнул к ней. Она повернула голову и посмотрела мне в глаза.

Жизнью клянусь, я не знаю, что случилось потом... Аморель рассказывает... Нет, лучше я не буду писать, что рассказывает Аморель. Достаточно того, что мы решили получить у Шерингэма рекомендательное письмо к епископу с самого раннего утра, даже если это означало, что придется разбудить его чуть свет.

Я вернулся в свою постель только в три часа утра в состоянии необычного возбуждения.

Глава 14

Читатель простит меня за то, что я обрушил на него такой поток подробностей из моей личной жизни — слишком тесно они переплелись с историей, которую я собирался рассказать. Я постараюсь впредь не упоминать их больше, чем того потребуют интересы повествования.

Несмотря на то что я лег спать очень поздно, не было еще и семи часов, когда я оказался снова на ногах. Ничуть не колеблясь, я разбудил Шерингэма, чтобы поделиться с ним радостной новостью. Надо сказать, когда мне наконец удалось его разбудить (приложив к его лицу мокрое холодное полотенце), он рассыпался в поздравлениях, хотя почему-то присвоил большую часть лавров себе. Слушая его самовосхваления, можно было подумать, будто он насильно убедил меня сделать Аморель предложение вопреки моему отчаянному сопротивлению. Я сообщил ему, что мы ждем рекомендации к епископу, и отправился вниз.

Утро было чудесным, солнце приветливо светило с небес. Я вышел из дома и задержался в саду, взглянув на окно Аморель. К моему восторгу, я увидел, как она стояла там, облокотившись на подоконник, и при виде меня крикнула, что через пару минут спустится поплавать в бассейне. Я поспешил в комнату и выудил из шкафа свой купальный костюм.

Мы отлично искупались, и Аморель научила меня основам искусства ныряния. Оказалось, это вовсе не так сложно, как я полагал.

Мы весело смеялись над моей неудачной попыткой нырнуть с бортика, при которой я неуклюже шлепнулся об воду животом вместо того, чтобы войти в нее вытянутыми руками вперед, когда вдоль кромки воды послышались быстрые шаги, и чье-то тело красиво описало дугу прямо над тем местом, где все еще барахтался я. Это был Шерингэм, который, к моему удивлению, оказался превосходным ныряльщиком. Он начал развлекать Аморель уроками спасения на воде, причем я, разумеется, играл роль манекена. Если у Шерингэма и был недостаток, так это желание играть на публику, но, учитывая обстоятельства, я не мог обижаться на него.

После купания мы расположились на солнышке на склоне холма, и Шерингэм изложил нам план своих действий на день. Он собирался поговорить с Эльзой Верити, с де Равелями (желательно с каждым по отдельности), а также поискать следы того человека, с которым, как он был теперь уверен, у Скотт-Дейвиса было назначено свидание.

— Видите ли, — сказал он нам, — это свидание даст ответ на один из основных вопросов, который я себе задал, а именно: зачем Скотт-Дейвис вообще пошел на эту поляну? Помнишь, Тейперс? Я говорил тебе об этом как об интересной задаче, когда мы спускались в лес вчера утром.

Я помнил и подтвердил его слова.

— А к каким еще выводам вы пришли, Роджер? — спросила Аморель, шевеля траву своими хорошенькими голыми пальчиками ног. Я удивился тому, что она назвала Шерингэма по имени, но удержался от комментариев. Кажется, это принято у современной молодежи.

Шерингэм сорвал лист щавеля и начал мять его.